На острие главного удара

Затем я сказал о дорожно-мостовых батальонах и попросил сохранить их в штате танковой армии. После успешного ввода танковой армии в прорыв она отрывается от полевых армий на трое-четверо суток и уходит далеко вперед. В таких условиях необходимо непрерывное снабжение танкистов боеприпасами, горючим и продовольствием. Необходимо также срочно эвакуировать раненых с ноля боя. Полагаться на средства и помощь полевых армий рискованно и ненадежно, и я попросил все тылы во вверенной мне армии оставить такими, каковы они есть. Они нам нужны и тормозить движение наших армий не будут. Я попросил Сталина дать нам в танковые армии гаубичную артиллерию, пушек у нас много, а вот достать врага в укрытии и лощинах орудиями своих танков прямой наводкой мы не можем.

Верховный ходил вдоль кабинета, за нашими стульями, и курил. Выражение лица его непрерывно менялось.

После моего выступления Сталин спросил мнение других командармов Они меня поддержали. Члены военных советов не выступали.

Относительно гаубиц Верховный Главнокомандующий сказал:

— Товарищ Катуков, у вас нет гаубиц не потому, что мы не хотим их дать, а просто гаубиц у нас нет сейчас, но скоро вы их получите.

И действительно, через некоторое время в штат танковых армий была введена гаубичная артиллерия.

Разговор о штатах в кабинете Верховного закончился Сталин поддержал мою точку зрения, а это значило, что госпитали, санитарно-эпидемические отряды, дорожно-мостовые батальоны остаются в штатах танковых армий.

Затем Верховный предоставил слово Александру Сергеевичу Щербакову. Тот объявил, что всем командующим танковыми армиями решением Центрального Комитета и Советского правительства выделены в столице квартиры.

Мы поблагодарили за внимание. Но нам в то время было не до квартир. Мы торопились в свои армии: поля войны были тогда нашим постоянным домом.

Можно было бы и уезжать на фронт, но еще перед совещанием у Верховного Я. Н. Федоренко предупредил меня и Н. К. Попеля, что нас хочет видеть Михаил Иванович Калинин.

И вот мы в кабинете Всесоюзного старосты. Эта встреча оставила глубокий след в моей памяти.

— А ты большой драчун, я тебя знаю, — сказал, мягко улыбаясь, Михаил Иванович, как только мы поздоровались. — Да и земляки мы вроде… Слышал, как вы освобождали мои родные тверские земли.

Дальше из разговора выяснилось, что Михаил Иванович в курсе всех наших дел, хорошо знает, как воевали и 3-й механизированный корпус, и 1-я танковая армия. Оказывается, один из старейших политработников полковник Александров, служивший в политотделе тыла с первого дня формирования армии, регулярно сообщал Михаилу Ивановичу о наших боевых делах.

Александров писал Михаилу Ивановичу не случайно: они были старыми друзьями. Еще задолго до революции работали в Питере на одном заводе, на одном станке. Старый рабочий, коммунист с подпольным стажем, Александров пошел на войну добровольно, хотя по возрасту и не подлежал призыву.

Н. К. Попель, хорошо знавший Александрова, характеризовал его как необычайно скромного человека, пользовавшегося большим уважением среди воинов тыла 1-й танковой. Именно из-за своей скромности старый большевик никогда никому и словом не обмолвился, что близко знает Калинина. Трудился добросовестно, как подобает коммунисту-фронтовику, делил вместе со всеми тяготы походной жизни. Жаль, что в горячее фронтовое время не удалось ближе узнать этого замечательного человека, представителя старой большевистской гвардии в наших рядах.

В беседе с нами Михаил Иванович интересовался жизнью танковых войск во всех подробностях: как мы решали боевые задачи на Курской дуге, как устроен фронтовой быт наших бойцов, в чем они нуждаются, как снабжают их продовольствием, обмундированием и всем необходимым для боя.

Беседа затянулась. Неловко было отнимать драгоценное время у государственного человека. Мы поднялись, но Михаил Иванович попросил нас задержаться на минуту. Открыл ящик стола, вынул маленькие красные коробочки и вручил мне и Н. К. Попелю боевые ордена, которыми Советское правительство наградило нас за Курскую битву. Я получил полководческий орден — орден Кутузова I степени. Его статусу как раз и отвечали действия нашей армии на огненной Курской дуге — переход от активной обороны к решительному контрнаступлению.

Обычно мы получали правительственные награды прямо на фронте. Ордена, как правило, высылали из Москвы для вручения генералам, офицерам, солдатам на месте. А наши ордена за Курскую битву, как мы потом узнали, Михаил Иванович специально приберег у себя. Решил вручить нам лично. Надо ли говорить, что такое его внимание тронуло нас до глубины души. На прощание Михаил Иванович подарил нам свою фотографию.

— Если вас кто обижать будет, пишите мне, — сказал он, провожая нас до дверей кабинета.

Мы пожелали Михаилу Ивановичу доброго здоровья и ушли. К сожалению, это была моя единственная и последняя встреча с удивительно обаятельным человеком, большим государственным, подлинно народным деятелем.