На острие главного удара

Оказалось, что передо мной бывший начальник штаба 20-й танковой дивизии Николай Дмитриевич Чухин, с которым в сорок первом мы хватили лиха под Клеваиыо и Дубно. Было что вспомнить! С радостью узнал я, что Чухин назначен командиром 1-й гвардейской танковой бригады. Но воевать нам вместе, к сожалению, не пришлось. Неожиданно Чухин заболел, и на эту должность был назначен подполковник Владимир Михайлович Горелов, еще молодой командир (ему было тридцать три года). Немногословный, даже несколько замкнутый, он при первом знакомстве не вызывал симпатии. Я просмотрел его личное дело. Уроженец Ивановской области, сын рабочего, окончил фабрично-заводское училище в 1928 году. В партию вступил в 1929 году. Находясь на действительной службе, был направлен на учебу в Военную академию механизации и моторизации Красной Армии. По окончании академии служил на границе и в первый день войны получил боевое крещение. Впоследствии я убедился, что мы не ошиблись в выборе. Пожалуй, не было ни одной операции, где бы в качестве командира передового отряда не действовал В. М. Горелов. Он был резковат с подчиненными, но, относясь требовательно к себе, строго требовал и с других.

Итак, укомплектовав штаб корпуса, мы заторопились в Липецк. Правда, некоторые обстоятельства задержали нас в Москве еще на несколько дней. При второй встрече Яков Николаевич Федоренко сказал, что мне надо обязательно побывать у заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров и наркома танковой промышленности Вячеслава Александровича Малышева. Я тут же набрал номер телефона, который вручил мне Федоренко. Трубку снял кто-то из помощников:

— Товарищ Малышев просит быть у него ровно через полчаса.

В просторном кабинете заместителя Председателя Совнаркома и наркома танковой промышленности навстречу мне поднялся человек с узким интеллигентным лицом, на котором выделялись небольшие светлые внимательные глаза. Малышев крепко пожал мне руку, усадил в глубокое кресло у стола.

— Знаете, Михаил Ефимович, — начал он, — я взял за правило беседовать с каждым танковым командиром, приезжающим в Москву с передовой. Нам чрезвычайно важно знать мнение фронтовиков о машинах, которые сейчас выпускают заводы Урала. Нам необходимо точно знать, как тридцатьчетверки и KB показали себя в боях. Ваши критические замечания будут нам очень полезны. Что вас не устраивает в этих машинах? Что мешает использовать их на полную мощность?

Не помню по какой причине, но прежде всего я вспомнил о поручнях на танке. Бывало, видишь, как десантник балансирует на броне мчащегося танка, а уцепиться ему не за что. Воину нужно думать о бое, а оп вынужден заботиться о том, чтобы не сорваться с брони.

— Вот если бы, — развивал я свою мысль, — приделать к башне поручни, десантник чувствовал бы себя уверенней и воевал лучше.

— Что ж, вы правы, — согласился нарком и сделал карандашом пометку в большой записной книжке, лежавшей перед ним.

Потом мы говорили о проходимости машин, о совершенствовании средств связи. И тут я вспомнил об одном досадном недостатке в оборудовании танков, который приносил нам немало хлопот. Дело в том, что в конце сорок первого и начале сорок второго на командирских танках ставили обручевидные антенны, а на остальных — штыревые. Что вынуждало конструкторов выделять таким образом машину командира, для меня так и осталось загадкой. Но в боевой практике это приводило к тому, что противник без труда различал танк командира и сосредоточивал на нем огонь.

Выслушав мое соображение, Вячеслав Александрович досадливо покачал головой.

— Да, этого мы не учли… — И опять его карандаш забегал по странице записной книжки.

Стараясь подкрепить свои доводы, связанные с усовершенствованием боевых машин, я сказал наркому, что все соображения исходят не от меня лично, а от экипажей, которые проверяют тактические и технические свойства танка в самых сложных условиях.

— Будьте спокойны, — заверил меня Вячеслав Александрович, — все, что подсказывают фронтовики, мы учитываем. Получите новые тридцатьчетверки убедитесь в этом сами.

И действительно, Вячеслав Александрович сдержал свое слово: впоследствии машины на фронт стали приходить со штыревыми антеннами, с поручнями на броне башни.

И вот танки 1-й гвардейской бригады погружены на платформы. Эшелоны двинулись к Липецку. Колесные машины пошли на юг своим ходом. Все в той же "эмке" мы с комиссаром М. Ф. Бойко двинулись в гуще колонны.

В Ельце решили сделать остановку, размяться, посмотреть, как живет прифронтовой город. Елец встретил нас звоном капели, солнцем и стремительными ручьями. Весна была в разгаре.

Бросалось в глаза, что город забит воинскими частями. На улицах то и дело встречались военные. На центральной площади лицом к лицу столкнулся я с приземистым широкоплечим генералом. Лицо у него было скуластое, с упрямым волевым подбородком. Познакомились. "Лизюков", — назвал себя генерал.