На острие красных стрел

Но вот однажды... Зимой, в самую злую непогодь, в трескучий мороз и непроглядную пургу шли тактические учения. В 21 час мне передали по радио: «Первый выехал к вам, встречайте. Я, естественно, распорядился, чтобы к приезду комдива был горячий ужин, а сам стал готовиться к докладу. Но шло время, а Петров не появлялся. Поначалу я не беспокоился: комдив мог изменить свой маршрут, заехать к кому-нибудь другому. Однако часа через три штаб дивизии запросил: когда прибыл Первый, как себя чувствует, чем занимается? Мне сразу стало ясно: что-то произошло в пути... И я ответил: Первый не прибыл. Беру ЗИЛ, БТР, группу разведчиков и лично выхожу по маршруту на поиск».

Пурга неистовствовала, ветер завывал десятками волчьих голосов. Видимость — ноль. Дорогу перекрыло огромными снежными заносами. Солдатам то и дело приходилось спешиваться и работать лопатами. Часа через два наткнулись на огромный сугроб посреди дорога. По торчавшей сверху антенне догадались: это и есть машина комдива. Быстро откопали газик. Оказывается, двигатель заглох — завести невозможно, аккумуляторы радиостанции сели. Петров и ехавшие с ним полковник, радист и водитель была в таком состоянии, что зубы расцепить не могли.

Сравнительно скоро прибыли в штаб полка. Петров ужинать не захотел, но чаем отогревался, наверное, минут тридцать. Полковник, разомлевший в тепле, стал дремать за столом. Глядя на него и на комдива, я думал о том, что учениям, наверное, будет дан длительный частный отбой, пока не утихнет разбушевавшаяся стихия. Поэтому смело предложил:

— Вам надо отдохнуть, Василий Иванович. Спальный автобус подготовлен.

Брови на лице Петрова вопросительно вскинулись вверх:

— Отдохнуть, говоришь? А кто же за нас с тобой о людях думать будет? Кто воевать будет?

Я молчал.

— Ну-ка, передай по радио всем командирам: проверить личный состав, технику, через час доложить мне о готовности к маршу.

Когда я выполнил указание комдива, он сказал дремавшему полковнику:

— Ну а теперь послушаем командира полка...

Вот уж этого я совсем не ожидал! И конечно, растерялся. Докладывал сбивчиво и сумбурно, а Петров все подбрасывал и подбрасывал вопросы... Настоящий экзамен устроил. И даже внушение сделал за то, что я к докладу как следует не подготовился, в своем решении упустил некоторые важные моменты. На этот раз я на него не обижался. Нисколько. Наоборот: чем тверже, требовательнее становился его голос, тем больше радовался. Радовался своей ошибке: ведь думал, что приостановит комдив учения да еще, чего доброго, немедленно в госпиталь отправится, а он — ничего подобного — очень быстро в себя пришел и теперь, будто и не случилось ничего в эту вьюжную ночь, как всегда, требует четкого доклада да еще и стружку с меня снимает. Радовался я еще и потому, что убеждался: не убавилось в нем фронтовой закалки и железной воли! И главное, все обошлось благополучно! От этой радости я невольно заулыбался, сам того не замечая. И конечно же моя улыбка показалась Василию Ивановичу неуместной.

— Не понимаю, чему ты улыбаешься? Ни черта но знаешь, а улыбаешься... Я еще не видел тебя таким, Зайцев. Что с тобой?

Мне пришлось извиниться.

После того случая уважение к Василию Ивановичу залегло в моем сердце еще глубже. И думаю, что среди тех, кому доводилось служить рядом с ним или быть в его подчинении, вряд ли найдется человек, который но питал бы к нему уважения и симпатии. Вот что писал мне Чередник Михаил Филиппович, которого связывала с Петровым крепкая фронтовая дружба: «Узнал, что ты собираешься писать мемуары и горячо одобряю, Алексей Николаевич, это благородное дело. И очень прошу тебя: не забудь рассказать о нашем маршале, бывшем начальнике оперативного отделения 38-й стрелковой. Ведь был Василий Иванович во всей дивизии самой светлой личностью. Его выдержке и хладнокровию, его беспредельной храбрости можно было завидовать».

Трудно представить и невозможно переоценить все, что вынесло на своих плечах поколение советских людей, родившееся после революции и в 20-е годы. На его долю выпало защитить завоевания Октября, свободу и независимость Родины, спасти весь мир от фашистской чумы, из руин и пепла возродить народное хозяйство своей страны. И я безмерно горжусь, что принадлежу к этому славному героическому поколению, что разделил его судьбу без остатка, от начала и до конца.