На острие луча

Работали с энтузиазмом и скоро от большой кучи остались лишь две медные штанги, кромка панели, срубленный мною колпак и полмотка проволоки. Остальное все ушло в дело. Настроение у меня было мрачное. Я уже предвидел финал и, воспользовавшись правом выбора цвета, покрыл готовую уродливую машину черной матовой краской.

– Ну и вкус у тебя, – покачал головой Марлис.

Остальные только вызывающе улыбнулись. К машине подключили питание, испытали, и, убедившись, что она пожирает энергии в два раза больше разобранной, постановили не мешкая утащить ее в объемистый подвал, уже наполовину загруженный подобной продукцией. Никто не унывал. Как будто так и должно быть. Марлис даже повеселел, и смахнув верстака обрывки изоляционной ленты, с победоносным видом уселся на него. Хорош пример для подчиненных.

Зазвонил телефон. Начальник «второй» снял трубку и, послушав, прикрыл микрофон ладонью.

– Это Бейгер. Спрашивает точное время. Говорит, все часы вышли из строя.

Марлис вскочил.

– Подожди. Я сам побегу и предложу ему свои ручные часы. Бейгеру без них нельзя.

Он быстро-быстро засеменил к дверям. Замечу, что профессор Бейгер – человек со странностями. Конопатый, вечно в меховой шапчонке, он до невозможности серьезный, такой серьезный, что не умеет шутить и радоваться. Лишь раз я видел его слабую усмешку, это когда Марлис в глубоком раздумье вместо своего затылка почесал затылок подвернувшейся уборщицы и у него тут же родилась какая-то идея. Профессор – человек необщительный. К нему не подступишься. Все знали, что у него могучий, цепкий ум и что он работает над изобретением экстра-класса. А вот над каким именно – никто не знал. Даже директор. Лишь я один смутно догадывался о работе Бейгера по нечаянно оброненным скупым словам его, по смятым выброшенным эскизам, в общем, по разным мелочам. Необходимые узлы и детали изготовляли по его заказу в нашей мастерской. Бумаги свои он хранил в личном сейфе, с ключом от которого никогда не расставался.

Вот с ним бы я наверняка отлично сработался, но подружиться, да что там, даже поговорить и то не мог. Скала, а не человек. Ему верят, его ценят, создают все условия для работы. А мне? Как беспризорник в чужой квартире – всем мешаю. Только и слышу: «Куда полез? Не трогай! Тебя не спрашивают». Тяжело. Профессора даже за глаза зовут уважаемый да почитаемый, а меня в глаза пустозвоном. За что, спрашивается? Может, я ничуть не глупее его. Может, пустозвон-то не я, а они все.

Венулся Марлис и торжественно поднял руку, показывая рубцеватый след от браслета часов.

– Взял! И даже спасибо сказал. По-древнегречески.

– По древне? – переспросил Кнехт, помощник Марлиса.

– По древне.

Это слово зацепило всех, и зашел разговор о минувших столетиях. Побывали в каменном веке, заглянули в Вавилон и остановились на второй Пунической войне.

– Да, – сказал Марлис, поглаживая соленоид, – интересно все это. Не пожалел бы своей индийской вазы, чтобы взглянуть, как великий Ганнибал переправлялся через Рону. Но, – он сморщил нос, – человечество никогда не увидит свое прошлое, м-да… О нем можно судить лишь косвенно по археологическим находкам, да по сохранившимся документам.

Я не мог удержаться и чрезвычайно вежливо спросил:

– Вы серьезно, Марлис, в это верите?

Он пренебрежительно усмехнулся:

– Разве можно увидеть сейчас живого… ну скажем, Ганнибала, от которого, неизвестно, остался ли прах?

– Почему бы и нет, – ответил я. – При желании можно увидеть настоящего неподдельного питекантропа.

– Уж не машину ли времени ты изобрел?

В словах его зазвучала неприкрытая издевка. Но я хладнокровно ответил:

– Машина времени – это чистейшая фантазия и никто изобретать ее не собирается. Увидеть прошлое можно другим способом.

– Интересно, каким же?

Все открыто смеялись мне в лицо, но я невозмутимо продолжал: