На острие меча

— Брод здесь — удобный, каменистый. Не прикроем его — татары уйдут в заречную равнину. Прикроем — вынудим идти по лугам, по илистому дну. Тогда и расстреливать, и встречать на том берегу удобно. Татары — они в аллюре сильны, под рев глоток и перезвон тетив.

— Если не прикроем — уйдут, это точно. Но в этот раз нам выгодно дать им уйти. Истребить чамбул вряд ли удастся. А коль так, надо предоставить ему возможность вырваться в степь и рассеяться, чтобы затем преследовать его до Тилигула. Тебе легче, ты недавно видел эти места.

— Ты тоже видишь их, полковник, — указал Лаврин пальцем на план. — Хорошо видишь. А по настоящей карте можешь? Приходилось когда-нибудь?

— Австрийцы научили. У них там вся империя срисована, чуть ли не до последнего камня при большой дороге.

Урбач поднялся, расстегнул прикрепленную к поясу небольшую сумку из толстой бычьей кожи и достал оттуда сложенный вчетверо пергамент.

— Тогда и эту поймешь, — протянул его полковнику. Сирко развернул пергамент и несколько минут внимательно рассматривал начертанное на нем.

— Ага, вот это похоже на Днепр. Здесь — Кодакская крепость, Сечь… А вот и Дон… — водил он по степному миру огрубевшим пальцем воина, словно Божьим перстом. — Да это же Слободская Украина! «Слобожанщина», как у нас говорили.

— Еще бы тебе родные края не распознать, — вновь присел рядом, теперь уже на ствол дерева, Лаврин. — Ты приглядись, как всевидяще она вычерчена. Взглянул — и будто бы вместе с архангелом по небу пролетел: вся земля под ним — с журавлиного курлыканья.

— Германец, небось, рисовал?

— Француз. Инженер Гийом де Боплан, офицер на польской службе, а вдобавок еще и карторисователь.

— Боплан? Постой-постой, не тот ли это француз, что крепость Кодак на славу и горе Ивана Сулымы выстроил?

— Он самый.

— Гореть ему в пекле, французу неправославному. Но рисует, должен тебе сказать, так, что наяву явнее не бывает. Божий дар, а?

— Не без этого.

— В каждом деле — свой дар, — мудрил Сирко, не в состоянии оторваться от карты. — Жаль, что не с этой земли, между Бугом и Днестром, срисована, а то бы и разведке твоей легче было.

— Уж какая есть. Мои хлопцы взяли ее из сумки убитого польского офицера. Хорошо, что хоть разобрались, что к чему, да принесли.

— Коль твои воины добыли эту карту, значит, она твоя, — сложил пергамент Сирко, давая понять, что не претендует на нее. — Владей по праву трофея.

— Погоди, я ведь показал ее не ради того, чтобы похвастаться. Бери. Австрийских генералов, может, и не удивишь, зато шляхту польскую да татар, если сунутся на Слобожанщину, потешишь, возникая с войском там, где им и не почудилось бы.

— Когда это еще будет! — вздохнул полковник отголоском грустных воспоминаний. За последние семь сабельных лет судьба так ни разу и не сподобилась забросить его на берега Северского Донца.

Они помолчали.

Полк располагался в редколесье, из которого, в случае набега татар, легко можно было отойти в бор. Укреплений не строили, костров не разводили, спать тоже не укладывались, старались не выдавать себя лишним шумом. Сирко уже предупредил сотников, что выступать придется глухой ночью, вместе с ведьмами.

— Ладно, атаман, пойду-ка я к своим, снаряжу дальние дозоры. А ты еще посиди над картой француза. Не раз посиди. Присмотрись к границам срисованной здесь земли. Вдруг это и есть та, которую добудешь себе и нам саблей своей на вечную вечность.

— О чем это ты? — устало взглянул на сотника Сирко.

— Саблей добудешь ее и возродишь православную славянскую державу, великое степное княжество русичей [37]. Тем более что в центре, в самой сердцевине, находится край, породивший тебя.

— Княжество? На этой вот земле? — постучал полковник пальцем по пергаменту.

— Разве когда-то она не была под рукой киевских князей? Сколько бы ни метались мы по степям, какое рыцарство ни бросали на турецкие, татарские и прочие сабли, — ничего мы не стоим, пока не возродим своей державы. Ни князя-короля у нас не будет, ни закона-порядка, ни армии такой, чтобы не по австриям-польшам наемничала, а свои кордоны отстаивала.

— Вон как далеко ты заглядываешь, сотник.

— Пора уже. Все земли русино-украинские мы так сразу не вернем себе. Но ведь начинать с чего-то надо. Вот и начни с этих казачьих земель, далеких от всех царских да королевских столиц. Так что вот тебе, полковник, твой крест, — хлопнул ладонью по карте, — вот тебе твоя Голгофа. Думай. На века молясь, думай.

23

Отойдя к холмам, Кагарли-бей действительно дал своим всадникам два часа отдыха, приказав дозорам осмотреть все окрестности лагеря, разведать, что происходит за возвышенностью, прочесать опушки леса.

Очень скоро дозоры вернулись, сообщив, что никаких кяфиров поблизости нет. Разве что несколько десятков их расположилось в роще, справа от польского лагеря, и столько же — в овраге между лагерем и возвышенностью. Но это далеко от стана их отряда.