На острие меча

— Какой гонец, какого, к дьяволу, канцлера?! — басил кто-то из казаков-пластунов. — Пока вы, поляки, здесь жируете, все дороги кровятся под ножами разбойников.

— Я не являюсь офицером надворных казаков [38] или воеводской милиции, — горячился поляк. — Перед вами — хорунжий коронного войска Дзивиловский. Немедленно пропустите меня к полковнику! От этого зависит жизнь важного иностранца.

— Ну, разве что из уважения к иностранцу…

Худощавый хорунжий был похож на мальчишку, которого сверстники избили и вываляли в грязи. Черты лица его растворялись в кровоподтеках, рукав кафтана оказался полуоторванным, головного убора не было, с волос стекала густая черная грязь. Все свидетельствовало о том, что хорунжий немало натерпелся в дороге.

Однако, представ перед Сирко, он почему-то не спешил излагать свою просьбу, а настороженно уставился на полковника. Даже при свете двух лампадок в комнате все еще оставалось сумеречно, тем не менее Сирко показалось, что хорунжий пытается признать в нем кого-то давно знакомого.

— Так что случилось, хорунжий…

— Дзивиловский, — подсказал офицер. — Какое счастье, что вы со своими казаками оказались здесь! На нас напали. Их немного, всего человек двадцать.

— Но если их немного…

— Однако нас-то было всего шестеро, — перебил его хорунжий. — Я и пятеро драгун.

— И кого же вы сопровождали, доблестные драгуны?

— Французского инженера-фортификатора майора де Боплана. Господина Гийома Левасера де Боплана, — уточнил он для важности. — Вы должны были слышать о нем. Это он построил крепость Кодак. Он же возводил и замок в Кременчуке.

— А потом вновь отстроил Кодак после того, как атаман Сулыма со своими казаками расшвырял его чуть ли не по камню, — задумчиво проговорил Сирко, прохаживаясь по комнате. — Майор де Боплан. Ничего не скажешь, свела дорога. Сулыма, видно, очень сожалел, что этот французик не попался ему тогда в руки и что комендантом крепости назначили не его, а другого французского вояку.

— Капитана Жана Мариона [39]. Комиссаром же был пан Пшияловский. Все это так, пан полковник, да не ко времени затеяли мы этот разговор. Надо срочно спасать де Боплана.

— Вы так считаете? — жестко улыбнулся Сирко. — Вы, хорунжий, считаете, что его обязательно следует спасти?

— Но ведь он схвачен разбойниками! Разве вы не реестровые казаки и не служите польскому королю? Или, может быть, стали сечевиками и скрыли это от польского гетмана?

— Может, и скрыли… — не стал «разочаровывать» его Сирко. — Но замечу: кому бы мы ни служили, мы остаемся казаками. Украинцами и казаками. Лаврин!

— По твоей воле, полковник, — в ту же минуту появился в комнате сотник, не успев спрятать пистолет. Так, с пистолетом в руке, он и стоял у приоткрытой двери, готовый в любую минуту сразить поляка, вздумай тот покушаться на полковника.

— Дай мне коня и десяток казаков. Только быстро!

— Мне тоже коня! Мой пал! — вдогонку ему крикнул хорунжий.

— Так что же это за люди напали на вас? — спросил Сирко уже во дворе, садясь на подведенного ему джурой коня. — И где именно это произошло?

— Здесь неподалеку, на окраине. Мы искали корчму, чтобы перекусить и согреться. Наверное, это я виноват. Когда гайдуки начали выспрашивать, кто мы да откуда, что за важная особа с нами, я возьми и скажи, что охраняем того самого француза-фортификатора де Боплана. Кто мог знать, что старшим у них — казак, который под предводительством Сулымы штурмовал когда-то стены Кодака. «Ага, — сказали они, — так это вы везете французика, служаку гетмана Конецпольского, который решил своими крепостями Сечь-вольницу задушить?! Сюда его, француза, на разговор!» Ну и завертелось. Только я и спасся. Инженера и двоих драгун повязали, остальных порубили. Меня тоже пытались схватить. Едва ушел от них, хотя коня моего подстрелили.

— Лаврин, где казаки? — решительно спросил Сирко, видя, что сотник не только не подготовил отряд, с которым можно было бы пойти освобождать де Боплана, но и не собирается делать этого.

— Есть казаки, есть. Не будем торопиться, пан полковник.

— Что значит «не будем»?! — возмутился Дзивиловский.

— Сотник! — угрожающе предупредил Сирко.

— Ладно, сейчас подберу людей, — вздохнул Лаврин.

Сирко и Дзивиловский переглянулись. Оба они подумали одно и то же: Лаврин умышленно затягивает время отъезда, чтобы дать возможность бунтующим казакам расправиться с французом.

— Пан Сирко, я головой отвечаю за пана инженера. Король лично, особым указом, распорядился усиленно охранять фортификатора.

— В том-то и дело, хорунжий. Человека, попавшего в беду, да еще на чужбине, надо спасать, это сам Бог велит. Однако велит ли Бог казаку спасать чужеземного фортификатора, возводящего крепости, под башнями которых потом складывают головы тысячи храбрейших воинов-украинцев, — этого я пока не знаю. Нет мне такого знамения, — молитвенно посмотрел он на небо. — Нет, понимаете?

— Знамения?! — вспылил Дзивиловский. — Какое еще, к нечистой силе, знамение?! Король прикажет казнить нас обоих — такого «знамения» вам достаточно?