На острие ножа

Все получилось просто лучше некуда. Один готов, на очереди Сеффи с дочкой. И единственная дохлая муха в моей картофельной похлебке с луком — то обстоятельство, что Сеффи живет у моей мамы. До сих пор не могу в это поверить. Я и не знал, пока не увидел Сеффи с мамой по ящику. Но вся эта шумиха вокруг нее наверняка заставит ее съехать. После такого у нее не останется друзей — ни с той, ни с другой стороны. Приятели-Кресты обвинят ее в том, что она обеспечила алиби нулю, обвиненному в убийстве Креста. Они все скажут, что она предала своих. А нули возненавидят ее за то, что она не сразу обеспечила мне алиби, хотя могла. На самом деле я сомневаюсь, что она дала бы делу ход, если бы не изложила свою версию в интервью одной газете и на радио еще до того, как я выступил с заявлением. Думаю, она бы все отрицала, если бы могла, просто опоздала. Слава богу. Я смотрел по ящику в тюрьме, как у мамы на пороге толпятся журналисты из газет и с телекамерами — так и рвутся взять у нее интервью после моих откровений, — но Сеффи не сказала ни слова. Она не стала ни сотрудничать со мной, ни отрицать мою версию. Но от нее этого и не требовалось. За нее все сделали прежние интервью. И хотя она ни разу не упомянула Эндрю Дорна в тех интервью, которые давала до того, как обнародовали мою душераздирающую историю о несправедливом обвинении, это уже неважно. Журналисты постоянно расспрашивали ее об Эндрю Дорне. Насколько они могли судить, как и все остальные, Сеффи была с ним знакома, оставила его в доме Кары, а потом, после смерти Кары, помалкивала, чтобы все замять. Она была виновна в пособничестве. Правда, никому из журналистов не удалось ничего из нее вытянуть. Все адресованные ей вопросы натыкались на гробовое молчание. Красноречивое молчание, лучше всяких обвинений.

От этого молчания на губах у меня играла улыбка и сердце пело. Я поймал тебя, Сеффи. И это только начало. Я тебя поймал.

Надеюсь, ты гордишься мной, Каллум.

Я сделал все это ради тебя.

Эндрю Дорн поплатился за то, что предал нас. И куда бы Сеффи сейчас ни подалась, она останется одна и все встречные и поперечные будут ее презирать. А главное — я еще поквитаюсь с ней, как только выйду на волю. Лучшего результата и не придумаешь.

Правда, мне и этого мало. Зато ждать осталось недолго.

Глава 60 x Сеффи

— Нравится, Роуз?

— Янь-янь! — ответила мне Роуз.

— Согласна. — Я с улыбкой повесила оранжевый комбинезончик обратно на вешалку. Оранжевый не ее цвет. Он ей не идет — зато идут все остальные.

Мы пошли купить Роуз новой одежды, потому что она росла как бешеная. Мы с Роуз впервые за долгое время отправились куда-то вместе только для того, чтобы порадоваться обществу друг друга. А после всего, что случилось в последнее время, я не хотела видеться больше ни с кем. Да и права на это не имела. Вернусь в большой мир, когда перед глазами перестанет плясать фотография Кары Имега из газет. Когда воспоминания о том, как я помогла ее убийце остаться безнаказанным, перестанут терзать разум и приходить в страшных снах — тогда и только тогда я буду готова воссоединиться с родом человеческим. А пока надо как-то держаться ради Роуз. Денег у меня было в обрез, но кое на что должно хватить. Раньше, когда у меня были деньги, я не обращала внимания на цены. А теперь я старательно прицениваюсь ко всему. И не помню, когда в последний раз покупала одежду себе. Не то чтобы я любила подобные развлечения, но было бы приятно, если бы финансы оставляли свободу выбора. Я поцеловала Роуз в лоб и пристроила обратно в переноску, пристегнутую к животу, так, чтобы она смотрела вперед и могла высказывать свое мнение об одежде, которую я ей выбираю. Я проверила, что все лямки и ремешки на переноске надежно застегнуты, а Роуз удобно устроилась, и взяла другой комбинезончик, который мне приглянулся. Поцеловала Роуз в макушку. Не удержалась. Может, я еще войду во вкус материнства. Может. Когда перестану чувствовать себя такой никчемной и сломанной.

— А как тебе эти, Роуз? Очаровательные, тебе не кажется?

Наборчик был просто прелесть. Ярко-красный комбинезон в синий цветочек, желтый в красный цветочек и темно-синий — в желтый.

— Янгягя! — забулькала Роуз.

— У тебя отличный вкус, ласточка, — сказала я ей.

— Ты Персефона Хэдли, да?

Услышав собственное имя, я резко обернулась и тут же пожалела об этом.

— Это ты, да? — спросила женщина средних лет у меня за спиной.

И если бы взглядом можно было убить, я бы уже остывала на полу с меловым контуром вокруг тела.

— Из-за тебя этому убийце, Джуду Макгрегору, сойдет с рук убийство одной из нас! — зашипела на меня женщина. — А тебе все равно! Пустышкина подстилка!

Я повесила комбинезончики на место и хотела уйти, но женщина схватила меня за руку и развернула к себе. Вокруг начали собираться другие покупатели. Мои портреты в последние несколько дней печатали во всех газетах, но я, честно говоря, не ожидала, что меня будут узнавать. Краем глаза я видела, что меня стали замечать и другие. Одной рукой я обхватила Роуз, чтобы защитить. И ни слова не сказала. Что тут скажешь?