На острие проблем – 5

Меня не покидает мысль о том, что это предложение не может иметь права на жизнь. Ни один трезвый политик ни в коем случае «не клюнет» на эту зарубежную наживку, не позарится на «плавильный котел» США. Иначе это будет второе, может быть еще более трагическое, разрушение нашей державы.

Мы помним слова Владимира Владимировича Путина на пресс-конференции в 2016 году: «Что хорошо для русского человека, то и есть национальные интересы России»!

III «Умом Россию не понять…»

Россия сосредотачивается

В заглавие этого раздела публикации я взял слова известного русского поэта Федора Тютчева из написанного им в середине XIX века и ставшего классическим стихотворения.

Это четверостишие у нас очень популярно и в последние годы широко используется по всевозможным поводам. Строки его, безусловно, наполнены глубоким смыслом — но пока еще, может быть, не до конца нами осознанным.

Как известно, поэт долгие годы прожил за рубежом, находясь на дипломатической службе, да и семейными узами он был связан с женщинами-иностранками. Но он был истинным патриотом своей Родины.

Естественно, возникает вопрос, и в первую очередь у меня: а кого Тютчев убеждал в особенности России? Себя? Но он хорошо знал её, любил, и вряд ли ему нужно было «каяться» в том, что он не знает свою Родину. Я полагаю, что это было скорее «послание» миру, тем странам, которые на протяжении веков, мягко говоря, не очень жаловали нас, а зачастую и просто ненавидели. Используя поэтический язык, Ф. Тютчев четко дал им понять, что Россия — особая, уникальная страна, не похожая ни на одну из них, и призывал с этим смириться.

Но есть и второй вариант толкования этого стихотворения-послания. Известно, что и в XIX веке были определенные слои общества, которые преклонялись перед Западом, на котором, по их мнению, «горел, не угасая, огонь свободы». Есть они и сегодня — это прозападники, в основном либерального мировоззрения.

Среди западников того времени особо выделялся кумир молодых представителей нарождающейся интеллигенции В. Белинский. Критические стрелы «неистового Виссариона», искренне болевшего за униженных и оскорбленных, направлялись против христианских убеждений. В спорах со славянофилами он противопоставлял «более образованные» и «зрячие» народы Запада «лапотной» России. С революционно-террористическим энтузиазмом он писал: «Тут нечего объяснять — дело ясно, что Робеспьер не ограниченный человек, не интриган, не злодей, не ритор, и что тысячелетнее царство божие утвердится на земле не сладенькими и восторженными фразами идеальной и прекраснодушной Жиронды, а террористами — обоюдоострым мечом слова и дела Робеспьеров и Сен-Жюстов».

Да и только ли один Белинский имел такое мировоззрение? В наше, советское время мы с придыханием говорили о Великой французской революции. Да и сами французы всенародно отмечают 14 июля — День взятия Бастилии. Так что наш мыслитель был не одинок.

Тютчева особенно удивляет «парадоксальная» зависимость власти от тирании пошлого либерализма («чем либеральнее, тем они пошлее»). Политический кретинизм и шизофреническое раздвоение между должным и реальным, полагал он, могут принять критические размеры и необратимый характер. Он говорил, что «невозможно не предощутить переворота, который как метлой сметет всю ветошь и это бесчестие», что, собственно, и произошло в 1917 году.

Так что Ф. Тютчев в этом стихотворении говорил не только о западных странах, об их непонимании уникальности России, но и о действиях российской власти, постепенно отступающей от своих исконных, свойственных только ей, моральных принципов.

Наш великий писатель Л.Н. Толстой также рассматривал исторический процесс сквозь призму духовного содержания человеческой природы. Как и Ф.М. Достоевский, он был принципиальным оппонентом так называемой теории среды, изменение и совершенствование которой якобы изменяет и совершенствует человеческое сознание. Они оба считали, что развитие в области демократии и законодательства, науки и техники создает предпосылки лишь для внешне независимого существования и материального процветания людей, но не для преобразования их внутреннего мира, не делает человека более духовным и нравственным, не является противником «свободной» личности, где коренятся похоть и властолюбие, зависть и тщеславие.

Гениальный ум Толстого перешел контраст между материальным достижением общества и пониманием нравственного начала в нем, поскольку все душевные усилия человека и гигантские внешние преобразования были направлены на совершенствование сугубо физического содержания и довольство жизнью.