На островах

Ключников, вынесший на своих плечах всю тяжесть боев на Муху и у Ориссарской дамбы, измученный бессонными ночами и уставший до такой степени, что засыпал на ходу, попросил Пименова подменить его.

— Я сосну малость, Виктор Матвеевич. Погода скверная, и немцы, наверное, не полезут.

— Конечно, Николай Федорович. Да если и начнется, я тревожить вас не стану. Вам необходимо как следует выспаться, на вас лица нет.

— Нет, нет, только не это, — запротестовал Ключников. — Одному вам руководить боем будет тяжело. Так что убедительно прошу, разбудите, а то я и впрямь не проснусь. Действительно устал очень.

— Ну, хорошо, — согласился Пименов.

Ключников пригнулся и скрылся в блиндаже.

— Все равно не разбужу, — буркнул Пименов. — Пусть отоспится.

И тяжело вздохнул:

— Вот ведь дела какие, товарищ Павловский.

— Да, хуже не придумаешь. Силенок маловато, артиллерии — кот наплакал.

— Я не о том, вот о нем, — Пименов кивнул на дверь блиндажа. — Сколько забот свалили на одного Николая Федоровича. А он хоть и двужильный, но ведь всему есть предел. Охтинского потеряли; совсем худо станет, если…

Виктор Матвеевич не договорил.

К полудню дождь приутих, и гитлеровцы возобновили атаки. Ринулись вдоль шоссе, пустив вперед танкетки. Удар пришелся по остаткам 79-го стрелкового полка Ладеева. Сильный пулеметно-винтовочный огонь с нашей стороны заставил противника залечь. Артиллеристы Букоткина изловчились как-то подбить две танкетки, остальные развернулись и скрылись в ближайшем перелеске.

Приведя себя в порядок, немцы повторили атаку. И снова неудачно. Тут, как говорится, нашла коса на камень: гитлеровцы лезли опять и опять с упорством одержимых. Атака следовала за атакой. В промежутках между ними противник вел сильный минометно-артиллерийский обстрел наших позиций.

Так продолжалось до четырех часов дня. Потом натиск неприятеля стал ослабевать.

— Ну, кажись, выдохлись, — обрадовался Пименов. — Можно теперь и пообедать.

Боец принес два котелка, с кашей и щами.

— Старший политрук, присоединяйся, — предложил полковник и протянул мне ложку.

Каша чуть пригорела и пахла дымом. Мне показалось, что она чуть-чуть отдавала пороховой гарью.

— Ничего, так-то даже вкуснее, — смеялся Пименов. — Потом эту кашу еще вспоминать будем.

— Если уцелеем.

— Да, ленинградцы забыли, видно, про нас, — вдруг сказал полковник.

— Им тоже нелегко.

— Понимаю… Хорошо, хоть самолеты изредка присылают, боеприпасы подбрасывают и раненых вывозят. Как думаешь, Павловский, вспомнят, что мы есть на свете?

— Должны.

— И я так думаю, — Виктор Матвеевич задумался.

Прибежал связной:

— Товарищ полковник, немцы обошли Ладеева!

Пименов подскочил. От резкого движения котелок с остатками еды опрокинулся на землю.

— Как обошли! Каким образом?

— Должно быть, с левого фланга прорвались. Слышите?

На левом фланге действительно шла перестрелка. Пименов вызвал лейтенанта Г. Кабака и приказал:

— Соберите быстро сводную группу из моряков, артиллеристов, из остатков вот его, Павловского, истребительного отряда и ударьте по прорвавшимся немцам с тыла. Живее!

К счастью, инженерный батальон вовремя закрыл образовавшуюся брешь. Прорвавшийся противник, оказавшись отрезанным от своих, думал уже не о том, чтобы сбить с позиций подразделения 79-го стрелкового полка, а как самому вырваться из «мешка». Спастись удалось лишь немногим.

На третий день гитлеровцы прекратили атаки. С утра над нашими позициями появился «юнкерс», но вместо бомб на землю посыпались листовки. Я поднял одну из них. На клочке бумаги размером с тетрадочный лист — изображение занятой фашистами Эстонии, полуокруженного Ленинграда и полуострова Сырве, помеченного пятиконечной звездой.

Рисунок не нуждался в пояснениях. Ниже следовало обращение гитлеровского командования к моонзундцам. Льстиво называя нас героями, захватчики предлагали сдаться в плен, так как дальнейшее сопротивление якобы бесполезно.

Ключников, тоже разглядывавший листовку, иронически сказал:

— У этих аккуратистов все по теории. Окружены, — значит, сдавайтесь на милость победителя. Держи карман шире — так мы и разбежимся к вам. Ждите!

Гитлеровцы соблаговолили дать нам на раздумье всего одни сутки.

Генерал Елисеев вызвал меня на КП и сказал:

— Пока тихо, Павловский, послал бы в тыл кого-нибудь. Нужно прощупать. Хорошо бы «языка» раздобыть.

Я отрядил на задание моряков Еремина и Губенко. Еремин — отличный спортсмен и наездник. Он в совершенстве владел арканом, славился сообразительностью и находчивостью. Губенко, медлительный крепыш, без промаха стрелял. Вместе с лейтенантом Борисом Егоровым я проводил разведчиков за передний край нашей обороны и стал ждать, с беспокойством поглядывая на небо.

Ветер разогнал тучи. В просветах между клочковатыми клубящимися облаками засияли голубые «окна». Время от времени сквозь них проглядывало солнце, и тогда на стволы близлежащих сосен ложились косые золотистые полосы. Я опасался, что погода может улучшиться. А это отнюдь не на руку разведчикам.