На островах ГУЛАГа. Воспоминания заключенной

— Будь оно все проклято! Если бы я только мог! Господи, если бы я только мог избавить тебя от этого! Ну пусть бы я был здесь… Не могу, не могу видеть тебя в лагере… Сволочи! Сволочи!

Несмотря на малюсенькое прибавление к весу нашей мизерной пайки, мы явно ускоренными темпами приближались к состоянию доходяг… Но и тут милосердная Природа снова сжалилась над нами…

В то необычайное лето, сухое и знойное — ни одного дождя за все лето! — то здесь, то там в тайге начали вспыхивать пожары. Серые облака дыма клубились над лесами, а к вечеру красное зарево затягивало весь горизонт. Запах гари чувствовался и в лагпункте. И тут нас послали… «тушить лесные пожары»! Наивно было думать, что несколько бригад хотя бы даже и по 40 человек, вооруженные всего несколькими лопатами и двумя-тремя топорами, могут затушить лесной пожар! Но… начальству, очевидно, виднее. Пришел приказ, и бригады по 40 человек, с двумя конвоирами и собакой, стали отправлять в разные стороны, туда, откуда несло гарью и откуда поднималось дымное марево.

Нам с Андреем повезло — мы попали в одну бригаду. Стояли тихие безветренные дни. Огонь не бушевал в чаще, как это обычно описывается в книгах и теперь показывается по телевизору. Огонь горел медленно, лениво перебрасываясь с куста на куст, окружал тонкие сосенки, вспыхивал на минуту факелом и нехотя полз дальше. Можно было подойти почти к самому пожарищу.

Когда мы нашли один такой очаг возгорания, тем, у кого были лопаты, приказали рыть канаву, а остальным — нарубить или наломать веток и захлопывать огонь у канавы, не давая ему перекинуться на другую сторону. Таким образом мы притушили огонь метрах на 20, и нам велели двигаться дальше.

Началась странная и нелепая игра. Пожарище имело в окружности километров пять-шесть. Мы шли по краю, притушивали огонь и шли дальше. За нами чуть притушенный огонь к разгорался снова, без труда перекидывался через узкую канавку — в одну лопату! — и как ни в чем не бывало продолжал себе гореть и распространяться дальше. Но мы особенно не огорчались — хотя от огня и было жарковато, и гарь ела глаза, все же это было гораздо лучше, чем таскать проклятые баланы на лесобирже.

Конвоиры, убедившись в никчемности наших усилий, да и сами притомившись, особенно не нажимали, покрикивали так, для порядка, и мы двигались еле-еле или просто стояли на месте, помахивая своими ветками. Кое-когда нам разрешали и посидеть. К вечеру выяснилось, что в лагерь нас не поведут, пока мы не потушим пожар! И действительно, к вечеру сменился конвой, а из лагеря привезли «обед» — суп в больших казанах и… по 400 граммов хлеба каждому! Вот какой великолепный пикник устроила нам матушка-Природа.

…Так мы и ходили вокруг нашего пожарища, вероятно, не раз обойдя его кругом за три дня. Спали тут же, в лесу, в сторонке, вповалку, под бдительным надзором конвоиров, спускавших на ночь со сворки собаку. Тут уж не только встать на ноги, пошевелиться было страшно — натасканный пес строго следил за каждым движением, готовый кинуться и впиться в горло клыками.

А что было бы, если бы вдруг поднялся ветер и задул в нашу сторону? Но, очевидно, Природа была за нас, и мы ей спокойно вверяли наши грешные и благодарные души. В лесу не шелохнулась ни одна веточка, и огонь потрескивал вполне мирно, словно мы грелись у большого и надежного костра. Комары исчезли начисто.

Конечно, в общем мы устали, натерли ноги, перемазались в саже, как черти, и в горле все время щекотало, а из глаз текли слезы, но все равно было хорошо и даже просто чудесно — не возвращаться в лагерь, не видеть окаянных бараков и вышек с «попками», не слышать рельсины на поверку, словом, жить вне лагеря!!

И Андрей сразу воспрял духом, и голос его окреп, и в глазах снова засветилось былое мужество. И ночью так чудесно было слышать его сонное дыхание или почувствовать прикосновение его руки… Так мы и не потушили пожар, и в конце концов нас увели в лагерь. Пожары как-то затухали сами по себе, а окончательно потухли, когда пришла осень и начались дожди.

III. Вечная память

…К осени стало казаться, что жизнь в лагере мало-помалу налаживается и мы кое-как дотянем до каких-то перемен. Во-первых, притерпелись. Во-вторых, нам наконец разрешили написать по одному письму. В-третьих — открылся ларек, и там можно было купить махорку и сахар! Правда, денег у нас почти не было, но после письма можно было надеяться, что нам выдадут, если придет перевод.