На острове Колибрия

– На мою долю выпала честь приветствовать новичка в дипломатическом корпусе, хотя и отличившегося на других поприщах, – сказал граф.

– Благодарю, – ответил Доббинс.

Он всегда несколько свысока относился к тому, что его земляки гордо называли дипломатией без дипломатических тонкостей. Теперь же он решил, что если ему придется ехать за границу в качестве представителя своей родины, он непременно примкнет к этой школе.

– Благодарю, – повторил он.

– Как приятно, – продолжал посетитель, – что вы начинаете службу в моей дорогой Колибрии!

– Благодарю, – еще раз произнес Доббинс и умолк.

Но тут граф Борис неожиданно быстро перешел к делу – быстро для дипломата вообще, а для ближневосточного в особенности. Находясь чисто случайно в Нью-Йорке, он-де зашел спросить, конечно, совершенно неофициально, вся ли заметка, напечатанная в утренних газетах, соответствует истине. Вся ли? Да? Нет?

Доббинс покраснел.

– Заметка в утренних газетах… – начал он, стараясь сообразить, чего доискивается посетитель, прекрасно зная собственные чувства по этому вопросу: – заметка в утренних газетах появилась… гм… несколько преждевременно.

Посетитель неожиданно повеселел и полез еще раз пожимать Доббинсу руку.

– Сэр, – сказал он, – разрешите мне еще раз… Мои горячие поздравления… Лично и официально, сэр… мои горячие поздравления!

Что имел в виду этот субъект? За минуту до того он поздравлял Доббинса по поводу принятого им назначения. А теперь – что за штука? Не часто ведь случается, чтобы уроженец какой-нибудь страны поздравлял иностранца с тем, что тот не едет в эту страну. Доббинс находил такую вежливость по крайней мере своеобразной.

– Я сказал только – преждевременно, – сухо заметил он.

– Вот именно. – Граф Борис умел одновременно многозначительно улыбаться и принимать сконфуженный вид: очевидно, в этом сказывался лоск европейского дипломата. – Я понимаю вас. Вы хотите сказать, что заметка была преждевременна – или неточна – в отношении этого молодого джентльмена – как его звать? – Копперсвейта? Да, Копперсвейта. Нет? Да?

Несмотря на всю необузданность молодого человека и его неудобные выходки, Доббинс питал к Билли самые теплые чувства. Он считал (совершенно ошибочно), что Билли представляет собой копию его самого в молодости. Так или иначе, Доббинс не любил вмешательства посторонних в свои дела.

– Что вы имеете против мистера Копперсвейта? – спросил он.

Улыбка поблекла на лице графа. Дипломатическая непроницаемость на миг испарилась, осталось только смущение.

– Стоит ли говорить об этом, даже так неофициально?

– Мистер Копперсвейт – сын одного из лучших людей, когда-либо посылавшихся нами за границу.

– Я это отлично знаю.

– И он сам – исключительно способный юноша. – Доббинс подумал о том, как Билли устроил комбинацию с «Объединенной прессой», и не без горечи повторил: – Исклю-чи-тельно способный!

– Не сомневаюсь, – сказал граф Ласковац.

– Так что же? – спросил Доббинс. Посетитель положил смуглую руку на то место, где

у него билось сердце – если у него таковое было.

– Я вполне согласен с данной ему характеристикой. И все-таки я спрашиваю вас: стоит ли нам говорить о том, что я могу иметь против него?

– Если вы вообще хотите говорить со мной о моем назначении, то это совершенно необходимо.

– Однако, – смущение колибрийского дипломата, видимо, возрастало, – вы должны и сами знать, в чем дело. Он был у вас вчера вечером и не мог не рассказать вам. Да? Нет?

Итак, иностранный шпион посмел проследить его, Доббинса, знакомого до его квартиры! Вот она, жизнь дипломата! Узнав о таком факте, американский представитель принял еще более сухой тон:

– Я действительно видел мистера Копперсвейта вчера вечером, и довольно поздно, но он мне ничего не сказал. – В этом он немного погрешил против истины, но оскорбленное достоинство Доббинса помогло ему побороть себя. – Он не сказал мне ничего такого, что могло бы повлиять на меня в смысле моего отношения к… гм… обсуждаемому нами вопросу.

Черные глаза колибрийца встретились с глазами американца. Вместо смущения в них мелькало теперь нечто похожее на вызов.

– Вы настаиваете, сэр, на том, что вы сказали?

«Куда это он теперь метит? Потасовка в колибрийском ресторане не может ведь оправдать…»

– Да, настаиваю, – сказал Доббинс, – настаиваю!

От гнева ему изменил голос; он не мог бы произнести эту фразу тише во время венчания. Это еще больше увеличило его раздражение.

Но на графа его шепот произвел иное действие. В его черных глазах блеснул луч надежды. Мигать – это ниже достоинства государственного деятеля; но, может быть, граф Ласковац страдал нервным тиком, который вызывал иногда подергивание век его правого глаза? Ноздри его раздулись еще шире.

– Мне кажется, я понял вас, – закивал головой посетитель.

Бедняга не чувствовал, что из огня попадает в полымя.

– Говорите же, – проворчал Доббинс.