На острове любви

Сложив и запечатав письмо, Айша потянула за шнурок колокольчика. Явился Флорус. Ясмин, как обычно молча стоявшая у окна, одарила его мрачным и задумчивым взглядом.

Флорус подошел к письменному столу. Айшу, как всегда, поразило его спокойствие. Она никогда не видела мужчину, преисполненного такой решимости терпеть. Уже не в первый раз она позавидовала, что у любимого Ясмин такие горячие руки и тело великана.

— Флорус, это для сегодняшней почты. Я только что написала пустое письмо легкомысленной женщине, но она с первых слов поймет, как у меня идут дела.

— И как они идут, мадам?

Айша посмотрела через окно библиотеки на фруктовый сад.

— Иногда я думаю, что мы трое — ты, Ясмин и я — должны идти к югу. — Флорус покосился на Ясмин, и Айша с горечью улыбнулась. — Да, я знаю, она шпионит за мной, но что из этого? Она ведь ничего не может поделать — над ней стоит Жервез. Флорус, как по-твоему, не пуститься ли нам еще в одно путешествие?

— Едва ли нам удастся далеко уйти. Если тебе так хочется, ступай одна. Он ведь объяснил, почему ты должна остаться.

Айша кивнула. Даже то, что Ги сейчас в армии в чине капитана, не поможет, если узнают, что он пишет под псевдонимом «Вольнодумец»: его работу «Парламентские системы в наше время» объявили крамольной. Айша не могла противостоять Жервезу, пока тот может использовать это против Ги.

— Поскольку он уехал в Париж, а я осталась одна, это позволяет поразмыслить. Мне хотелось найти выход из этой ситуации. Но его нет. Что же делать?

Флорус коснулся ее руки:

— Положись на меня и жди. Твой час настанет.

В день отъезда из имения Поль-Арман позавтракал рано. Апрельское солнце заливало комнату веселым светом. На сестре было домашнее платье в зеленовато-кремовую полоску, а шею украшала нить крупных жемчужин. Он надеялся, что в его отсутствие к Антуанетте наведается вдовствующий сосед. Если его отъезд положит начало роману, это пойдет ей на пользу. В этом доме необходимо дыхание жизни, но оживить этот дом Поль-Арман не мог — те дни давно прошли.

— Мне хотелось бы точно знать, долго ли тебя не будет. Я не доверяю почте, — сказала Антуанетта.

— Думаешь, я не буду писать? Не волнуйся — я пришлю весточку, как только смогу. Корабль должен прибыть в Рошфор примерно через неделю. Несколько дней я буду снаряжать корабль к плаванию, а на борт поднимусь накануне отплытия.

— Снаряжать? Чем? Я полагала, что это будет груз с сахаром-сырцом из «Каскадов».

— Так оно и есть. Корабль направляется к моему новому сахарному заводу в Марселе. Я намерен отплыть до того, как англичане заблокируют атлантические порты.

— Зачем же тогда заходить в Рошфор?

— Мне нужно установить на борту несколько пушек.

— Боже милостивый, брат, опасность столь велика? — Бледные глаза Антуанетты расширились, и у нее задрожали губы.

— Это только предосторожность, которая позволит уверенно миновать Гибралтар. За нами следят не только англичане, наш кузен тоже начеку. За прошлый год он сделал все, чтобы затруднить осуществление моих сделок. Помни: пока меня здесь нет, не доверяй этому человеку. Он коварный дьявол, но мы не спасуем перед ним, если сохраним трезвую голову.

— Ты ведь не думаешь, что он и в самом деле нападет на твой корабль! Разве он не в Париже? В последнем письме он сообщал…

— Он написал о том, в чем хотел убедить нас. Вот и все. Трудно себе представить, чтобы человек, недавно женившийся, написал так скупо. — Поль-Арман умолк, не желая нервировать Антуанетту, но считая нужным внести ясность в этот вопрос. — Все мои важные документы надежно хранятся у городского нотариуса. Если Жервез по какой-то причине начнет нам дерзить, в этой коробке найдутся документы, которые заинтересуют его начальников в казначействе.

— Мне неприятно слышать такое от тебя. Жаль, что я не еду вместе с тобой.

— Глупости, тебе такая поездка не пришлась бы по вкусу. «Алуэтт» — не самое лучшее корыто для плавания. Здесь тебе будет гораздо спокойнее. Я поеду в Марсель на дилижансе после того, как будет доставлен груз. Корабль зайдет в Валенсию. Что тебе привезти оттуда — мантилью, шали?

Антуанетта посмотрела на парк. При солнечном свете стали заметнее веснушки на ее бледной коже. Поль-Арман знал каждую из них; он сосчитал их, когда они были детьми, лежали на стоге сена, рассказывали друг другу истории и во все горло пели песенки, которым их научили рабы на плантации.

— Только приезжай домой целым и невредимым, — тихо сказала она. Он встал, и она продолжила: — Жаль, что я не поехала с девочками. Тогда у тебя осталась бы Лилиана.