На отмелях

Д'Алькасер опустился на скамейку. «Что она знает? И что я сделал?» — подумал он. Он спрашивал себя, что им в большей степени руководило — бескорыстная искренность или естественное нежелание быть убитым этими маврами, да к тому же варварским способом. Такую откровенно-грубую смерть нельзя было встретить равнодушно. Она была лишена каких бы то ни было ободряющих иллюзий, — свободной воли самоубийцы, героизма воина, экзальтации мученика. «Не лучше ли мне превратить это в некоторого рода битву?» — размышлял он. Перспектива броситься на пики не внушала ему никакого энтузиазма. А может быть, лучше пойти навстречу смерти (где-нибудь за оградой, около этой ужасной бухты) со спокойным достоинством? «Вероятнее всего, меня приколют пикой в спину самым зверским образом», — подумал он, вздрогнув. Мистер д'Алькасер вздрогнул не от страха, ибо он очень мало ценил жизнь.

Он вздрогнул от отвращения, ибо он был цивилизованный человек и, хотя не питал никаких иллюзий насчет цивилизации, все же признавал превосходство ее методов. Цивилизация обеспечивала известную утонченность формы, приличную процедуру и гарантии против роковых неожиданностей. «Все это чепуха», — решил он в конце концов. Потом он подумал, что женщины удивительно находчивы. «Правда, — продолжал он размышлять с необычным для него цинизмом, — у женщин есть, в сущности, лишь одно средство, но в общем оно ведет к цели. Несомненно, ведет к цели».

Он был сам удивлен своей бесстыдной озлобленности в данном случае. Подобное настроение совершенно неуместно. Положение слишком сложно, чтобы ставить его в зависимость от цинических надежд. В сущности, сейчас решительно ни на что нельзя положиться… Д'Алькасер услышал приближающиеся шаги Лингарда и поднял голову. Он не был безразличен к своей судьбе, ни даже к судьбе мистера Треверса. Ему очень хотелось узнать… Но одного взгляда на лицо Лингарда было достаточно, чтобы сразу отказаться от подобных надежд. «Его бесполезно спрашивать, — сказал он себе. — Сейчас ему ни до чего нет дела».

Лингард тяжело уселся на другой конец скамейки, и д'Алькасер, взглянув на его профиль, должен был признать, что лицо его было исполнено самой мужественной красоты, какую он когда-либо видел. Притом это было выразительное лицо, но выражения его в эту минуту д'Алькасер тоже не мог разгадать на основании своего прежнего опыта. Но запечатлевшееся в чертах Лингарда выразительное и странное спокойствие как бы не допускало ни любопытства, ни даже страха. Его бесполезно было о чем-либо спрашивать. Однако следовало что-нибудь сказать, чтобы разрушить чары, чтобы опять призвать этого человека на землю. Впрочем, Лингард заговорил первый:

— Миссис Треверс ушла?

— Она ушла… должно быть, туда, куда ей всего естественнее пойти, раз она явилась к нам, — ответил д'Алькасер, сообразуя свой ответ со щекотливостью положения.

Спокойствие Лингарда, казалось, еще больше возросло. Он снова заговорил:

— Удивительно, о чем эти двое могут говорить друг с другом.

Со своим вопросом он обращался, по-видимому, ко всему ночному миру вообще, но д'Алькасер счел за нужное ответить.

— Вы, вероятно, удивитесь, капитан Лингард, если я вам скажу, что эти двое вполне способны понимать друг друга? Это вас, кажется, удивляет. Но уверяю вас, что за семь тысяч миль отсюда этому бы никто не удивился.

— Мне кажется, я понимаю, но разве вы не видите, что у этого человека ничего нет в голове? Он все равно что сумасшедший.

— Да, с семи часов вечера он бредил немного, — согласился д'Алькасер. — Но, поверьте, капитан Лингард, — продолжал он уже серьезно и повинуясь самому бескорыстному побуждению, — что даже в бреду он гораздо понятнее для нее и сам лучше понимает ее, чем кто бы то ни было… на стомильном радиусе отсюда.

— Да, значит, вы не удивляетесь, — сказал Лингард совершенно спокойно. — Вы не видите никаких оснований удивляться.

— Нет. Дело в том, что я очень хорошо это понимаю.

— Но что вы понимаете?

— Понимаю мужчин и женщин, капитан Лингард, которых вы…

— Я не знаю ни одной женщины.

— В этом отношении вы совершенно правы, — сказал д'Алькасер, и впервые за время этой встречи Лингард медленно повернул голову и взглянул на своего соседа.

— Неужели вы думаете, что она тоже сумасшедшая? — испуганно спросил Лингард.

Д'Алькасер слегка вскрикнул. Нет, конечно, он не считает ее сумасшедшей. Было бы очень оригинально думать, что у сумасшедших есть какая-то общая логика, благодаря которой они понимают друг друга. Д'Алькасер постарался смягчить тон и продолжал:

— Нет, капитан Лингард. Женщина, о которой мы говорим, будет всегда находиться в здравом уме и твердой памяти.