На палачах крови нет. Типы и нравы Ленинградского НКВД

Болотин отличался умением составлять красивые документы. Я видел однажды, как от протокола, составленного следователем, остались рожки до ножки. Художник он был, этот Болотин. Болотин дружил с Ржавским и Шапиро – это еврейская компания. А Мигберт, Ржавский, Левитт – это была группа “золотой молодежи”. Тогда мы считали их профессионалами. В отделении Левитта работала Соня Гертнер. Среднего роста женщина. Несимпатичная, неприятная. Вряд ли она могла быть чьим-то предметом увлечения. Однако она была популярной среди чекистов: ее считали очень результативным следователем. Потом она была осуждена за зверские избиения арестованных…

Были у нас питухи, которые пили на работе и спали на работе, даже домой не ходили. Пили и начальники – Зверев, Болотин, – пили и рядовые. А среди начальства хамов было много. Помню Якова Ефимовича Перельмутра. Крупный, с большим животом. Выше среднего роста. Ходил, как и все, в гимнастерке, а живот нависал над ремнем. Песен о нем не пели, сказок о нем не рассказывали. Это был начальник 3-го отдела, в петлицах у него было три ромба. Матерщинничал, ругался по-черному.

Был еще такой Молочников – типичный местечковый карлик невысокого роста. Страшный хамило, страшно относился к людям. Всех считал безголовыми. “Где мне на вас голов набраться?” – так частенько говорил. Кругом, мол, окружают его одни идиоты. Требовал совершенно невыполнимого. Не дай бог прийти со встречи без интересующих его результатов.

Вот Мигберт был интеллигентом. Внешне – небольшой, плотный, в красивых очках, гладко выбритый, всегда с чистым воротничком. Никогда я его в форме не видел. Он был наиболее грамотным оперативником. Народ у него в отделении был подобранный, похожий на него. Встречалась даже богемствующая публика. Они жили как-то отдельно от всех, несколько свысока относились к другим.

Помню Зверева, начальника экономического отдела ГПУ: он жил на набережной, около Гороховой улицы. Однажды мне нужно было отвезти ему пакет. Приехал, звоню. Выходит Зверев – рубашка расстегнута, сам пьян вдрабадан.

В экономическом отделе, в “валютной” группе работал Дмитрий Давидович Фигур. Они там, в этой группе, такие “чудеса” творили – все золото доставали. Затем, когда ликвидировали эту группу (наверно, изымать у населения уже нечего было), Фигур перешел в 12-е отделение 3-го отдела, где я работал оперуполномоченным. Фигур занял должность заместителя начальника отделения. Он был “арапом”, то бишь дельцом, махинатором, мошенником, жуликом. В свое время он был крупье во Владимирском игорном клубе. О том, что Фигур был крупье, знали почти что все сотрудники управления. Когда он шел по коридору, все говорили: “Шарик катится”. Он был толстым, даже круглым. Лысый, веснушчатый. Страшный доставала – все мог достать. И перед начальством подхалимничал.

Нарком внутренних дел в 1938–1945 годах Л.П. Берия.

Фотография 1930-х годов

С приходом в НКВД Берии началась “оттепель”. Сразу начали освобождать из лагерей. Прекратилась драчка. Какой-то порядок стали наводить. Это очень сильно чувствовалось. Думали: ну наконец-то избавились от того кошмара, какой был.

Огонь по своим начался в 1938 году. В конце 1939 года начались доборы “виновных”. Вокруг меня сужалось кольцо…

Это было фантастическое время. Создавалась особая психологическая настроенность – отношение к тому, что вас окружало, отношение к тому, что вы делали, и отношение к тому, как вам за все заплатили. В основе всего тогда лежал авторитет непререкаемости. Как можно было не выполнять приказ, идущий от начальника управления, от ЦК партии со ссылкой на авторитет “вождя всех народов”?

Когда меня арестовали, мне было страшно, горько, обидно. И вместе с тем думалось, что это делается кем-то сознательно по заранее разыгранному сценарию. Я чувствовал себя как бы пешкой на шахматной доске, причем не имеющей никакого значения для решения задач, поставленных игроком. Нет, я не был героем…»

Он не хотел каяться, этот старик. Напоследок сказал:

«Темное прошлое ушло на задворки сознания. Я стараюсь о нем не вспоминать».

И распрощался:

– Звоните…

Я позвонил ему после августовского «путча» 1991 года. В Петербурге ничего не происходило: танки не корежили мостовые, милиционеры не разгоняли демонстрантов. Зато в эфире с утра до ночи разыгрывался какой-то жуткий сценарий, явно списанный с доктора дезинформации Геббельса. Никто ничего не понимал. Одурманенные люди собирались на митинги, грозили кулаками невидимому врагу и возводили баррикады у Мариинского дворца.

Приказ № 00762 от 26 ноября 1938 года

о немедленном прекращении массовых репрессий, подписанный наркомом внутренних дел Л.П. Берией

Я чувствовал себя пешкой на шахматной доске, каковую преднамеренно и хладнокровно разменивал Игрок, постоянно ускользающий от названья. И позвонил мудрому старику. В трубке услышал всхлипы:

– Он умер!..

* * *