На палубе «Арго», или Поход за властью. Из новейшей истории жаргонного языка подростков

«...причину надо искать в существовании стабильной организованной преступности в стране, которая распространила свои традиции на молодежь. И причина явления, которое мы сегодня разбираем — в длительном замалчивании организованной и профессиональной преступности, которая тем временем начала воспроизводить себе подобное в молодежной среде». (А.И.Гуров, подполковник милиции, НИИ МВД СССР.)*

Выводы в целом точны. И хотя ясно, не до тонкостей тогда было — гибли дети, — все же вынужден отметить одну деталь. Статья Ю.Щекочихина, ставшая своеобразным переломом в оценке подростковой ситуации, несколько упростила причины криминализации подростков, путь перехода к стае, и тем самым скрыла более тонкие, нюансированные процессы, без которых суть тинейджера постсоциалистического общества не объяснить.

«Организованная преступность... начала воспроизводить себе подобных» — эти слова известного криминолога Гурова прозвучали громом, стали аксиомой. С этого момента многочисленные аналитики, отталкиваясь от гуровской позиции, быт подростка стали объяснять в разворот на преступный мир. «Почему растет число юных правонарушителей? — А давайте подумаем, почему так сильна власть взрослых преступников!» «Почему у подростков на первом месте корыстно-стяжательские интересы? — А давайте посмотрим, почему воруют взрослые!..» «Почему? — А давайте!..» — «Почему? — А давайте!..» На вопрос о подростках — объяснение взрослых проблем.

Но отчего? Отчего именно в тот момент акулам преступности опять (как в годы нэпа, например) вздумалось выбраться на отроческое мелководье и скомандовать: «Воспроизводись, преступность, большая и маленькая!»?

Не оттого ли, что система «реципиент— донор» начинает срабатывать, когда для контакта созрели о б е ее части. Простите, конечно, за банальность.

Но именно эту банальность попытались прискрыть участники «круглого стола» под руководством Ю. Щекочихина. Ибо разговор о готовности ребят-реципиентов принимать «донорские» подачки преступного мира неизбежно вырулил бы на... «неформалов», даже на самых невинных — с роликовыми коньками, допустим, под запыленными босыми ногами. Но громогласно объявить «неформалов» одной из причин быстрорастущей преступности по тем временам значило подписать им приговор. Сколько идеологически выверенных служб ринулось бы на их разгром. Поэтому: «Группировки, о которых мы сегодня говорим, — явление принципиально нового характера(...) К «неформалам» это явление не имеет никакого отношения», — делала «Литературка» лукавый вывод (и, может, правильно: разгон неформальных объединений ситуацию бы не спас, но усугубил).

Однако именно «неформалы» спровоцировали внимание криминального мира к подросткам. Чем же хиппи, брейкеры и иже с ними привлекли преступные кланы? Они-то сами ничем (хотя — на какие-то группы положили глаз фарцовщики, на какие-то — торговцы наркотиками, но это — без системы и поголовности)!

Неформальные объединения молодежи поспособствовали иному. Они вызвали объективную необходимость «склубиться» тем мальчишкам и девчонкам, которые оказались не у дел. Одиночество, зависть к чьей-то насыщенной жизни, обида на невнимание той же прессы — да мало ли причин, которые вызвали объединение мальчишек (и какой-то части девушек) вокруг... пустоты. Не досуговые интересы, не интеллектуальная общность, не политический зуд, не экологическая озабоченность и поначалу даже не криминальная «всегда-готовность» стала объединительным стержнем у этих ребят. А ощущение своей никчемности. Пустота... Пустота в душе, пустота в карманах, пустота в головах.

Объединившись, пустота пошла войной. Разве трудно догадаться — на что? На то, что бросалось в глаза и резало слух, — на блестящие заклепки, на громкую музыку, на длинные волосы — на то, что вызывало потаенную зависть и открытую ненависть.

В Москве появились «люберы» — выходцы из подмосковных Люберцов. Они объявили себя «санитарами» города и принялись щ е м и т ь «неформалов».

Не отставала и провинция. Уральская, в том числе. В городе Орске Оренбургской области объявили себя «ништяки». Ништяками стала называть свою сплотку самая люмпенизированная часть отрочества.

В пику всем «неформалам» ништяки придумали себе форму: мохеровые фуражки и тапочки на босу ногу. Безвкусно, но броско и в общем-то доступно...

О степени люмпенизированности этой среды говорит один факт: ништяки пошли войной даже на металлистов, которые, если вспомнить, и сами не особо жаловали большую часть «неформалов» в силу разности социальных положений (впрочем, «люберы» металлистов тоже не щадили). Так что «ништяки» оказались святее папы римского, то бишь металлеров.

Социальная месть, которая на словах оправдывалась и собственным патриотизмом, и борьбой за справедливость, и приверженностью к порядочности, почти сразу же вылилась в банальную хулиганку, в грабежи и разбои.