На передней линии обороны. Начальник внешней разведки ГДР вспоминает

Начальник школы не находит подхода к курсантам. Он постоянно перемещается по школе с мрачным взглядом. Он догматичен и схоластичен в своих распоряжениях, мало эмоционален и некоммуникабелен. Будущий министр культуры ГДР, а позже директор издательства «Нойес Лебен» Ханс Бентциен представляет его в своей книге «Мои секретари и я» бюрократичным, закоснелым, неприветливым и грубым. С 1960 года Бруно Хайд работает сначала исполняющим обязанности начальника отдела литературы и книжного дела, затем начальником Главного управления издательств и книготорговли в Министерстве культуры вплоть до своей замены в начале семидесятых годов.

Одной страсти Бруно Хайда мы, курсанты, в настоящий момент вообще не понимаем. Она дает повод к вечным издевкам: у него под рукой постоянно книга о правилах хорошего тона – свод советов по изысканным манерам и безупречному умению держаться. Позже мы поймем: он хочет научить нас хорошим манерам, дабы мы, будучи разведчиками, могли соответствующим образом вращаться в буржуазном обществе. Особо внимательно он следит во время обедов, правильно ли мы обращаемся с ножом и вилкой. Но делает это так неуклюже и неловко, что становится настоящим посмешищем.

Во время занятий мы работаем с полной отдачей сил. На лекциях и семинарах, в часы самообучения мы штудируем произведения классиков марксизма. Сюда же относится, конечно, и Сталин. После каждой мысли Ленина, которую мы обсуждаем, ведущий семинара задает вопрос: «Что сказал по этому поводу Сталин?» Вскоре мы сами, не дожидаясь этого вопроса, приводим мысль Сталина. Мы, курсанты, почти все одного возраста, и каждый в послевоенные годы был занят, прежде всего, тем, чтобы овладеть надежной профессией. Столь основательное изучение общественных наук никто не считал возможным.

Спустя полгода мы встречаемся на общем собрании. Рихард Штальманн, заместитель директора АПН, приоткрывает нам завесу тайны: мы находимся в школе внешнеполитической разведки и во втором полугодии получим необходимые профессиональные знания. И больше ничего не объясняет. Мы снова в растерянности и не знаем, что нас ожидает.

После собрания в дружеском кругу, который все же образовался, мы пытаемся угадать, где будем работать: вероятно, на радио или в газете в качестве сотрудников отдела внешней политики. Все-таки речь идет об информации. Никто не имеет никакого понятия о секретной службе. Мы также не знаем, что Рихард Штальманн относится к основателям Института научно-экономических исследований, легендированного института службы внешнеполитической разведки, заместителем руководителя которого он является. В 61 год он – старый коммунист. Мы не подозреваем, что уже в 20-е годы он нелегально работал по заданию Коммунистического Интернационала в Великобритании, Китае, ЧСР и Франции. В 30-е годы он был секретарем Георгия Димитрова в нелегальном берлинском Балканском бюро и партизанским командиром в Испании.

Лишь когда начинаются первые лекции по теории и практике разведывательной службы, нам становится ясно, где мы находимся. И в какой-то степени понимаем, что нам необходимо соблюдать конспирацию. После того, как один из курсантов в конце недели тайно уезжает к больной жене в Лейпциг, коллектив должен привлечь его к ответу. На собрании школьное и партийное руководство терпят фиаско. Слушатели большинством отклоняют наказание Руди Клуземана. Его настоящее имя я узнаю позже. В Главном управлении разведки он будет работать в отделе перемещений и оперативной документации и станет одним из лучших графологов, удивительно похоже подделывающим любой почерк.

Мы, молодые, предприимчивые и жадные до жизни мужчины, – потому нас и выбрали – конечно, пытаемся найти лазейки в строго регламентированной жизни нашей школы. Помимо ограничения увольнений до 22 часов, действующего и в выходные дни, существует обширный список кафе и ресторанов, где нам нельзя бывать. Разумеется, нас тянет туда, чтобы узнать причину запрета на одиозные места: ответная реакция, которую руководство школы, вероятно, недооценивает, равно как и переоценивает дисциплину и страх перед наказанием.

Так, я встречаю то в баре, то в пивной, стоящих в запрещенном списке, тех, кто сидит со мной за одной партой в неприметном здании по улице Чайковского. Временами кто-то на кого-то доносит. Со мной и моими друзьями этого не происходит. Между Вольфгангом Ланге, Герхардом Шаафом и мной в период учебы возникает тесная дружба. Несмотря на запрет на разглашение наших настоящих имен, мы вовлекаем в наш круг семьи главным образом жену Вольфганга и детей, уже проживающих в Берлине. Согласен, что весьма легкомысленно преступать строгие правила конспирации, ибо санкции за такие проступки драконовские. Но нам это вреда не приносит, а, скорее, усиливает нашу силу воли и чувство собственного достоинства. Мы вспомним наши похождения, когда Вольфганг будет работать начальником отдела разведки окружного управления Франкфурта-на-Одере, а затем Берлина, а Герхард – в Главном управлении в секторе науки и техники.