На перекрестках фэнтези. Сборник фантастических произведений

Надо сказать, что профессор Фина ди Минервэ испытывала трудности с общением. Серьезные. Для начала она совершенно не умела слушать. Кроме того, существовало не так много тем, которые Фине было интересно обсуждать. Пустые же разговоры и светские беседы госпожа профессор не переваривала и, стоило только кому-нибудь их начать, тут же утыкалась носом в очередную книгу. Однако даже на те темы, которые её интересовали, Фина говорить не умела. У нее была не очень хорошая дикция, а когда разговор касался чего-то, что её волновало, госпожа ди Минервэ начинала тараторить, захлебывалась словами и перепрыгивала с одного на другое. Но самое главное, течение мысли Совёнка было столь прихотливо и следовало в таких странных направлениях, что любой собеседник уже после первых её фраз укреплялся во мнении, что кто-то из них двоих сошёл с ума. И если этим кем-то не может быть сам собеседник, то…

Бесчисленные поколения студентов Академии, вынужденные слушать её лекции и сдавать ей экзамены, ненавидели профессора ди Минервэ страстно и искренне. За долгие годы окружающим удалось выработать способы любыми правдами и неправдами избегать прямого общения с Совёнком. Обычно ответы на даже самые простые вопросы её просили дать в письменной форме. И, получали нечто оригинальное, снабженное ссылками на необходимую литературу, а также совершенно непонятное.

Увы, ничего этого Завоеватель не знал. И потому угрожающе навис над нелепой фигурой в тёмной мантии, почти готовый снести голову этому чуду в перьях.

Совёнок снова мигнула, пытаясь понять, чего от нее хотят. Этот тип с обнаженным мечом выглядел довольно устрашающе. Почти так же устрашающе, как чиновник из жилконторы, периодически являвшийся к ней за квартплатой. Почти. Совёнок пребывала в твердом убеждении, что при вечно романтичном состоянии её финансов никто и ничто не может быть страшнее того чиновника.

Пауза затягивалась, и госпожа ди Минервэ решила, что ей надо сказать что-нибудь, чтобы не показаться невежливой. Она сказала первое, что пришло на ум:

— Вы кто?

Великий воин задумчиво качнулся на каблуках, пытаясь осмыслить происходящее. Увы, происходящее осмыслению никак не поддавалось, а потому он решил прибегнуть к тактике, обычно не подводившей его в борьбе с собственной убийственной яростью.

— Я — тот, кто только что взял штурмом этот город, — с безупречной вежливостью ответил Завоеватель, позволив ироничным интонациям лишь слегка проглянуть в уверенном спокойствии своих слов.

— Чушь, — возмутилась Совёнок, — Лаэссэ нельзя взять штурмом. Великий город всегда сам по себе, вне всех остальных миров и их конфликтов. Это все знают.

Арбалетчики оккупационной армии, державшие её под прицелом, прищурились. За их спинами дымилась разбитая попаданием многочисленных снарядов площадь. Завоеватель потёр небритый подбородок и чуть сдвинул в сторону шлем, ощущая, что мозги начинают вновь работать после отупляюще-кровавой лихорадки последних дней.

— Я тоже сам по себе, — пожал он плечами. — Это тоже все знают.

Совёнок серьезно обдумала подобное заявление. Поудобнее перехватила книгу.

— Возможно, — признала она наконец вероятность подобной гипотезы. — Но людям, по сравнению с неживыми предметами, довольно трудно быть самими по себе и в тоже время позволять столь многому оказывать на себя влияние. Это требует определённого опыта. Вы пока слишком молоды.

— Понятно, — кивнул Завоеватель, которому аура мощи, исходящая от этого нелепого, всклоченного существа мешала махнуть рукой на происходящее. Искушение приказать арбалетчикам выстрелить стало почти непереносимым. Мелькнула даже мысль отправить сообщение ожидающим за городскими стенами ясным, но тут же была отброшена. — И когда же я смогу стать… как вы выразились?…

Совёнок снова мигнула и подошла к вопросу со всей серьёзностью. В конце концов, её не зря считали сильнейшей прорицательницей на факультете. Сейчас важно было облечь ответ в подобающе туманную, соответствующую всем требованиям традиции форму. Она глубоко вздохнула, и…

Игры богов не для разума смертных.
Судьбы ломаются. И остаются
Клочья души и осколки сознанья,
Ломкие кости испуганной птицы…
Юность разбита, но
Честь неизменна,
Если утрачено всё в жизни этой.
Новорожденный клинок —
Искупленье.
Едок вкус чести из чаши прощенья…

Глубокий, властный, четкий голос, эхом метавшийся по площади, совершенно не походил на обычное невнятное чириканье Совёнка. Даже полный профан в магии не мог не узнать истинного пророчества. Фина застенчиво улыбнулась. Кажется, ей удалось достичь нужной степени бессмысленности. Все как полагается.

— Из чего? — сохраняя самообладание, поинтересовался Завоеватель.