На перекрестках времени. Научно-фантастические рассказы

Полдень — это по земным часам. У нас на Луне сейчас долгая морозная ночь.

Не могу себе простить вчерашнего. Никогда себе не прощу.

Надо было холодно указать на дверь, когда он ко мне потянулся.

Не смогла…

Я рассказала ему все. О девчоночьей влюбленности в Федора Чернышева и своем восторженном письме к нему. Кто не влюблялся в космонавтов?.. Потом, уже в институтские годы, — дружба с Германом. Его серьезность, его незаурядный ум много значили для меня. Я не очень умела анализировать свои чувства, но когда Герман попросил меня стать его женой, я отказалась наотрез. Почему? Сама не знаю. Что-то в нем было… ну, что-то отталкивало… Потом — это было в День Космонавтики — знакомство с Федором. Он приехал к нам в институт на праздничный вечер, он танцевал со мной…

Светлый мой, добрый мой…

Не знаю, был ли кто-нибудь когда-нибудь так безмерно счастлив, как я…

Федор ушел в рейс и не вернулся. Его последняя радиограмма оборвалась на моем имени… Ну, это все знают.

Он стартовал со старого космодрома Луна-5. Я попросилась на Луну: хотелось быть там, где он проходил в последний раз. И вот я почти четыре года живу в Селеногорске. Я наблюдаю за новой печенью старого Шандора и прикладываю примочки к Володиным ушибам. Прав Герман: не каждому греметь…

Я выплакала всю себя. «Милый Алеша, — сказала я ему, — на Земле полно чудесных девчонок. Зачем тебе пепельный свет?» Он ответил: «Через семь лет я вернусь и разыщу тебя, где бы ты ни была».

Вот так, я не Героиня. Всего лишь женщина, которой нужно быть нужной не только человечеству, но и человеку…

13 АПРЕЛЯ, вечер

Снова совещание в библиотеке. Тина Воробьева выступила первой. Она говорила умно, и слушали ее, по-моему, уважительно. Но — странно! — никак не могла я отделаться от впечатления, что она, как некогда в институте, читает заученный текст. Она, вздернув тоненькие шелковистые брови, поглядывала вверх и часто моргала… Ее высокий голос то и дело замирал, как бы ломаясь о глубокомысленные паузы.

Герман сидел рядом с ней, слушал, подперев лоб ладонью. Несколько раз он исподлобья взглянул на меня.

И еще два глаза — два сияющих глаза — были устремлены на меня. Я старалась не смотреть на Алешу.

Когда Тина села, Шандор обратился к ней:

— Согласен с вами, что мои высказывания об источниках тау-энергии — не более чем гипотеза. Но, скажите на милость, какими расчетами вы подтвердите, что те крохи тау-излучения, которые доходят до нас…

— Полагаю, — перебил его Герман, — товарищу Саллаи известно, что центр Галактики укрыт от нас газо-пылевыми облаками. Поэтому достоверно мы может утверждать лишь одно: двадцать пять тысяч лет назад произошел интенсивный выброс сгустков материи из ядра…

— Я спрашиваю Тину, — сухо сказал Шандор.

— Что и привело к усилению потока тау-частиц, — продолжал Герман. — Но что дает вам основание считать это явление общеметагалактической закономерностью? Почему Веригин и вы, товарищ Саллаи, настаиваете на явной ошибке поспешного обобщения? А я вот не убежден, что идет образование новой звезды. Почему бы не связать явление с разумной жизнью, которая…

— Простите, но я спрашиваю Тину, — повторил Шандор. — Ваша гипотеза о высокоразвитых мирах в центральных областях Галактики нам известна…

Но Германа уже нельзя было остановить. Насколько я поняла, он связывал явление с неким экспериментом неких обитателей центра Галактики — с гигантским накоплением энергии, что ли.

— А что думаете об этом вы, Тина? — спросил Веригин.

Она помигала на него, чуть слышно ответила:

— Я… я согласна с Германом.

— Веригин, при всем моем к нему уважении, громоздит ошибку на ошибку, — заявил Герман и вдруг развернул рулончик цветного пластика. — Вот своего рода регистр его заблуждений, я изобразил их схематически..

Так. Теперь он принялся за Веригина…

Костя выслушал его до конца, не перебивая. Потом он поднялся, негромко сказал:

— Хотел бы я знать, Герман Скрипкин, по какому праву ты присвоил себе роль непогрешимого судьи?

— Я отметаю эти дивергенции! — запальчиво выкрикнул Герман. — Говори по существу вопроса.

— Это по существу! — раздался громовой бас Виктора Доли. — Прекратите нападать на исследователей. Время крикливых разоблачений, знаете ли, давно миновало…

— Постой, Виктор, — сказал Веригин. — Существо вопроса, Герман, в том, что ты — в плену собственной схемы, под которую усердно подгоняешь науку. Именно отсюда твоя нетерпимость, твоя неистовая самовлюбленность…

— Правильно! — гаркнул Доля. — Ошибаться может каждый, но не надо лезть!

14 АПРЕЛЯ

Сегодня в семнадцать сорок по земному времени на корабле «Юрий Гагарин» ушел в Пространство Алеша.

15 АПРЕЛЯ

Полноземлие кончается, на земной диск наползает тень.

У ребят неважное настроение. Даже ласковый Джи удрученно улыбается. За обедом я спросила его, что с ним стряслось. Джи промолчал, за него ответил Эриксон:

— Наш друг Скрипкин обозвал его работу о релятивистских электронах чушью. — И добавил, хлопнув Джи по плечу: — Не горюй, человек. Не для Скрипкина вперяем мы, как сказал поэт, пытливый взгляд в звездный лик Вселенной.

— Завтра он улетит на Землю, — буркнул Веригин.