На перекрестке миров [СИ]

Я терпела. Понимала, что одна против всех этих злющих девиц не выстою. Из всех сестер ко мне хорошо относилась только Анна, впрочем, это милое дитя любило, кажется, всех вокруг. И искренне расстраивалось, когда очередная неприятность настигала меня в самое неподходящее время. Странно, но послушницы (наверное, чуя эту почти невозможную доброту в моей соседке) никогда не попрекали ее нашей своеобразной дружбой. Относились ровно, благожелательно, и меня это хоть немного, но радовало. К концу недели я даже стала надеяться, что может быть всё, в конце концов, сладится, и местные аньи свыкнутся с моим присутствием. Впрочем, лошадок я подкармливать не забывала и постепенно изучала порядок монастыря — когда двор покидает последняя работница, как часто и по какому поводу открывают задние ворота, во сколько запирают общие двери.

Гром грянул в выходной после обеда. В этот день ткачество заменили вышиванием, очевидно, сочтя подобную работу более легкой. Склонившись над салфеткой с ликом Матери Прародительницы, то и дело накалывая пальцы, я тихонько шипела сквозь зубы, припомнив, кажется, весь арсенал ругательств ингирвайзера. Анна, сидя рядом, изредка вздрагивала от моих выражений и то и дело пододвигала ко мне нужного цвета нитки.

— Наперсток возьми, убоище, — долетел до меня язвительный голос, — всю ж работу кровью перепачкаешь.

Как она меня назвала?!

Я вскинула голову и, прищурившись, уставилась в довольную физиономию Джильды, той самой долговязой девицы, невзлюбившей меня еще на первой феолатрии.

— Что смотришь? — немного нервно переспросила дылда и передернула острыми плечами. — Делай, как сказано.

— Кем сказано?

Я раздраженно отбросила вышивку и откинулась к стене, скрестив руки на груди. — Ты что себе возомнила, болезная? Или роль Ярины спокойно спать не дает, что ты тут из себя наставницу корчишь?

Сидевшая неподалеку Ярина коротко кашлянула, но отчего-то в спор вмешиваться не стала. Так-так, а ведь, похоже, не все тут у них промеж собой ладно, это они только против меня дружным строем ополчились, а копни поглубже…

— Да как ты смеешь? — И так не слишком приятный голос Джильды стал и вовсе визглив. — Подстилка мужицкая, кто тебе позволил на честных девушек голос повышать!?

— Это ты-то честная девушка? — Я звонко расхохоталась. — Вчера своими глазами видела, как ты в трапезной лишний кусок сыра в передник прятала.

Лицо Джильды цветом сравнялось со свеклой.

— Врешь ты всё! Завидуешь просто, вот и оговорить решила!

— Завидую? — Вот уж действительно забавно. И странный какой-то смех всё рвался из меня, и я никак не могла остановиться. — Да чему завидовать? Спрятались за стенами, точно куры в сарае. Не знаете ни жизни, ни удовольствий, ни мужчин и думаете, что благость Матери стяжали?

В комнате стало очень тихо. Так тихо, что даже стало слышно, как потрескивают угольки в печке времянке.

— Анья Эдан, — раздался от двери ледяной голос, — проследуйте за мной.

Повернув голову, я встретилась с выцветшими глазами настоятельницы и поежилась. И когда эта селедка войти только успела?

Всё в той же звенящей тишине я поднялась с лавки и на негнущихся ногах направилась к двери.

В коридоре Мать Луиза даже не повернулась в мою сторону — так и плыла впереди темно-синим айсбергом, молчаливым, морозным и угрожающим. Мне ничего не оставалось, как идти следом.

Звякнули ключи, и я, вслед за настоятельницей, оказалась в ее кабинете. Сесть мне не предложили.

Мать Луиза устроилась в кресле и, сложив руки на коленях, неприязненно скривилась.

— Вы что же, возомнили, что можете влиять на моих девочек и распространять среди послушниц свои… аморальные принципы?

— Даже не думала. — Я равнодушно дернула плечом и с тоской уставилась в узкое окошко, за которым медленно кружились снежинки. Улететь бы вместе с ветром…

— Я слышала! Вы говорили о развлечениях и удовольствиях! Нашим девушкам некогда предаваться разврату, они посвятили себя службе Матери Прародительнице! Подобными же речами вы смущаете незрелые умы!

— Незрелые — это те, которым вы еще не успели голову задурить? — Я прищурилась и, обойдя угол письменного стола, плюхнулась на скамью сбоку от кресла настоятельницы. Хватит с меня унижений и попыток наладить мир с этими несносными аньями. Всё равно ничего не выходит.

— Вот что я вам скажу, анья Луиза. Пока вы тут сидите, попивая чаек и наслаждаясь властью, там, в Солькоре, гибнут женщины. Последние, между прочим, которые могут помочь выжить Антрее. И вместо того, чтобы хоть как-то поспособствовать возрождению родной страны, выдрючиваетесь, словно самка богомола! Нет, я не призываю вас отдавать ваших целомудренных девочек на растерзание страшным мужикам, хотя о самом главном завете Матери Прародительницы вы, похоже, позабыли! Но хотя бы не мешать вы можете!? И по крайней мере, не гнобить нормальную женщину!

— С ума сойти, сколько пафоса, — фыркнула настоятельница, однако, выглядела она, надо признать, несколько ошарашенной. — Можно подумать, у вас есть дети.