На перекрестке цивилизаций

Широкое, как взлетная полоса, шоссе уносило нас от аэропорта в город. За нами в голубизне неба таяли ажурные контуры будущего дамасского аэровокзала. Вокруг расстилалась выжженная солнцем равнина, ограниченная вдали горной грядой Антиливана.

В открытое боковое стекло врывался сухой горячий ветер. Я подставлял ему лицо, смотрел на приближающийся к нам зеленый массив и думал о стране, в которой мне предстояло жить.

Через несколько минут езды по обеим сторонам шоссе потянулись зеленые насаждения. Пирамидальные тополя, фруктовые и оливковые деревья. Между деревьями виднелись огороды, небольшие луговины, поля. Зеленый массив разросся и тянулся километр за километром.

— Знаешь, что это такое? — спросил мой спутник, и, не дождавшись ответа, продолжал:

— Это, мой дорогой, знаменитый библейский рай! Именно отсюда, как говорится в легендах, в свое время были выдворены наши прапрапра — Адам и Ева.

Я узнал, что шоссе, соединяющее аэродром с городом, проходит по Гуте — оазису, издревле окружающему Дамаск. Это зеленый остров жизни в серых просторах пустыни. В настоящее время его площадь триста квадратных километров. Раньше она была намного больше. Во времена, давно прошедшие, густые леса покрывали вообще чуть ли не всю территорию Сирии.

Сейчас Гута — основной район садоводства, снабжающий фруктами не только столицу, но и добрую половину страны. Как это ни парадоксально, в Дамаске фрукты и овощи значительно дешевле, чем в провинциальных сирийских городах, не говоря уж о деревнях. Главный продукт сирийских садов — оливки, потом виноград, абрикосы, яблоки, груши, фисташки, апельсины, лимоны. Потребностей внутреннего рынка садоводство не обеспечивает. В то же время часть фруктов идет на экспорт.

Гута неотделима от Дамаска. Она его обрамление. Его слава. Его история. Его песня. Русский монах Василий Барский, путешествовавший по Сирии в начале XVIII века, дает представление о Гуте, как о месте «веселом и прекрасном; далече протяженном на восток и полудне близ гор высоких». Да и побывавшие тут позже путешественники утверждали, что каждый, кто увидит Гуту с ее фруктовыми садами, разделенными протоками воды, почувствует в себе прилив радости и умиротворения.

Да, тот, кто побывал в Гуте, не может не согласиться с этим. Представьте себе дорогу, пробивающуюся сквозь зеленую стену зарослей. Над головой оплетенные диким виноградом ветви самых разнообразных деревьев. Журчанье бесчисленных ручьев сливается со щебетом и пением птиц. В розовых, белых, голубоватых взбитых париках стоят яблони, абрикосы, сливы. А над ними по бескрайнему небу плывут желтые горы…

Испокон веков Дамаск лежал на бесконечных путях купцов и солдат. Позже к ним прибавились паломники — христианские и мусульманские. Нет ничего удивительного в том, что после голых пустынь Аравии, обжигающих пыльных ветров Месопотамии, утопающий в омуте зелени, пропитанный запахом цветов, наполненный звоном фонтанных струй и пением птиц город казался усталым людям воплощением всех представлений о рае. Если к этому добавить почти что «райский» климат Гуты, контраст с окружающей Гуту пустыней, причудливую архитектуру города, древние развалины, оставшиеся от незапамятных времен, легенды, связанные с ними, то вполне можно понять Мухаммеда, отказавшегося, как говорит предание, въехать в Гуту — земной рай, дабы не утратить своей веры в рай небесный…

Мы въезжали в город. Возле картинно красивой, изящной крепостной башни, словно перенесенной сюда со страниц учебника по истории, наше шоссе вливалось в широкую улицу. По одной стороне ее стояли дома, а вдоль другой тянулась крепостная стена.

Это, собственно говоря, граница Старого Дамаска, пояснил мой спутник, — что-то вроде здешнего кремля. Стены, как видишь, сохранились плохо. Большая часть их вообще снесена. А те, что остались, используются под жилье. В них выдалбливают кельи… Уцелело и несколько ворот.

Улица оканчивалась базаром. На небольшой площади расположились лавки, палатки, тележки, заваленные фруктами и овощами. Прямо на мостовой возвышались горы арбузов, дынь, баклажанов, кабачков.

Машина наша потихоньку пробиралась сквозь типичную для любого базара пеструю, шумящую, как-то особо оживленную толпу. Ноздри приятно щекотал запах жареного мяса.

Хотелось побыстрее добраться до гостиницы, вымыться, пообедать и разобраться в полученных впечатлениях. Через несколько минут наша «Лада» (так именуются за границей «Жигули») остановилась у массивного семиэтажного серого здания, на фасаде которого значилось: «Semiramis».

Прежде чем оставить меня, мой товарищ сказал:

— Завтра — воскресенье. У тебя будет время, чтобы побродить по Дамаску. Кстати, воскресенье здесь выходной день только для нас, для местных же государственных служащих выходной по пятницам.

Он посмотрел на часы:

— Сейчас два часа. В семь мы с женой за тобой заедем. Советую пару часов вздремнуть. Имей в виду, с двух до пяти город замирает. А теперь: «маа-салями» — «пока!»