На переломе

Рядом с дачной террасой стоял спаренный зенитный пулемёт, который Василий Сталин однажды использовал для самообороны. Когда над его головой промелькнул силуэт вражеского истребителя, а зенитчики на время растерялись, Василий подскочил к пулемёту и выпустил очередь вслед самолёту, но, увы, безуспешно. Отец потом долго подтрунивал над «ворошиловским стрелком»…

В первые дни авианалётов у Сталина возникала мысль в целях собственной безопасности покинуть Москву, обосновавшись в куйбышевском бункере, в котором был надёжный узел связи. Тем более что по столице распространились слухи, что Сталин куда-то скрылся (о куйбышевском бункере узнали уже спустя многие годы после войны) и находится вне пределов Москвы. Слухи эти, видимо, нагнетались сознательно, чтобы вызвать в городе панику и беспорядки. Но Иосиф Виссарионович быстро выкинул эту мысль из головы и осадил панические настроения: «Чего только не напридумывает народ. Вождь в трудную годину должен находиться с народом и вместе с ним переносить все жизненные невзгоды». Сталин начал в открытую демонстративно ходить без охраны по обезлюдевшей Москве, ожидавшей фашистских налётов, чтобы все видели: «Сталин с нами! Он верит в победу. Спасибо товарищу Сталину! Мы победим!».

Однажды после короткой бомбёжки он, задумавшись, не спеша шёл по улице Горького. У Елисеевского магазина над головами столпившихся людей, чтобы лицезреть вождя, появилась женщина, взобравшаяся на подставку уличного фонаря, и стала громко укорять Сталина:

– Разве можно, товарищ Сталин, так ходить по улицам в такое тяжкое время? Ведь враг может в любой момент сбросить бомбу.

Сталин развёл руками и ответил вопросом на вопрос:

– Волков бояться – в лес не ходить? Так надо понимать вас? Мы на своей земле, и нам нечего бояться. На своей земле только трус боится врага. А волков и прочих зверей, посягнувших на нашу землю, мы скоро уничтожим. Поверьте мне, – и протянул руку женщине, чтобы помочь ей сойти с подставки.

– Ой, спасибо, товарищ Сталин, – зарделась она. – После ваших слов жить хочется.

– Живыте, живыте на здоровье, – улыбнулся Сталин и пошёл дальше. Но, сделав пару шагов, обернулся ко всё ещё застывшим на месте людям и громко сказал: – Не так страшен чёрт, как его малюют. Мы и на чертей, и на прочую нечисть найдём управу!

Все захлопали в ладоши, довольные его словами.

Проезжая утром 16 октября по Москве, Сталин видел, как люди тащили мешки с мукой, вязанки колбасы, окорока, ящики макарон и лапши. Не выдержав, он велел остановиться. Вокруг быстро собралась толпа. Некоторые начали хлопать, более смелые спрашивали: «Когда же, товарищ Сталин, остановим врага?»

– Придёт время – прогоним, – твёрдо сказал он и никого не упрекнул в растаскивании государственного добра. А в Кремле немедленно созвал совещание и спросил: – Кто допустил беспорядки в городе?

Все набрали в рот воды. Сталин предложил Щербакову выступить по радио, чтобы вселить в людей уверенность в победе над врагом, ввести в строй остановленные предприятия, восстановить во всех магазинах, половина которых закрылась, торговлю. Но не обратил внимания в пылу дальнейших распоряжений, что они противоречат его уверенности в победе: от Молотова он потребовал вывезти все иностранные дипломатические миссии в Куйбышев. То ли ради сохранения их жизней, то ли для того, чтобы они получали меньше информации о том, что творится в Москве. Последнее распоряжение, отданное коменданту Кремля генералу Спиридонову, тоже не свидетельствовало о сталинской убеждённости, что столица не будет сдана врагу: он приказал вывезти саркофаг с телом покойного вождя мирового пролетариата куда-нибудь подальше. Берия советовал коменданту отправить вечно живого покойника в Куйбышев, в надежде, что со Сталиным ему не будет скучно. Но Иосиф Виссарионович, принявший окончательное решение оставаться в Москве, приказал отвезти мумифицированного Ильича на Урал – Гитлер едва ли туда доберётся, а ещё лучше в знакомые ему места, в Сибирь.

– Там ему будет надёжней, – заверил Сталин генерала.

Утром мавзолей опустел.

Невзирая на сложную обстановку под Москвой, для укрепления морального духа страны Сталин рискнул провести 7 ноября парад, который несколько отличался от традиционного. На нём не было военной техники, которой не хватало и на фронте, а парадирующая армия отправилась с Красной площади не за праздничные столы, а прямиком на боевые позиции. Говорят, что Гитлер, узнав об этом, пришёл в бешенство. Он метал громы и молнии на сталинскую голову и, брызжа слюной, поносил площадными словами командующего ВВС Германии Геринга. Досталось и Рихтгофену, который командовал 4-й воздушной армией. Правда, заочно, потому что он в это время находился на фронте.

– Я день ото дня жду от них рапорта о том, что Москва перестала существовать, а они, как выражаются русские, не мычат, не телятся, – кричал он в Генштабе, не сдерживая себя. – Русских надо бомбить, бомбить и ещё раз бомбить! Если вы с вашими зажравшимися генералами, – обратился он к Герингу, – не уничтожите русскую столицу, я расстреляю вас собственными руками.