На переломе веков

Брилев вздохнул. Что ж, им предстояло поступить так, как до сего момента поступали их предки — преградить путь врагу и умереть. Потому как мертвые сраму не имут, а со срамом жить русский воин не приучен…

— Идут!

Капитан задрал голову, придерживая фуражку. С верхотуры дальномерного поста свесился мичман Алкио, уроженец княжества Финляндского. Он даже не воспользовался переговорным устройством, а просто заорал, что для флегматичного финна было нехарактерно. Капитан первого ранга усмехнулся и, развернувшись, двинулся к трапу, ведущему на нижний уровень — в боевую рубку. Что ж, время, когда можно было что-то переиграть, кончилось. Пришло время драться.

Глава 4

— Ну-с, как наше самочувствие?

Я повернул голову, посмотрел на доктора Боткина, вошедшего в мою комнату, и буркнул:

— Отвратительно.

Однако Евгений Сергеевич проигнорировал мои слова и, усевшись на стул рядом с моей кроватью, ухватил меня за запястье сильными чуткими пальцами и уставился на свои часы. Наручные. Моего завода. Первой установочной партии в тысячу штук.

— Ну-с, очень хорошо, — спустя минуту заявил Боткин. — Пульс ровный, наполнение умеренное. Вы, ваше высочество, уверенно встали на путь выздоровления.

— А с ногой как?

— С ногой пока… никак. Покой, покой и еще раз покой. Двигаться как можно меньше — до ватерклозета там или до столовой, и исключительно с палочкой. Иначе никакой ремиссии нам с вами не видать.

— Доктор, а вы вообще в курсе, что у нас тут война? — сварливо осведомился я.

— Вот и предоставьте воевать армии и флоту, — не менее сварливо отозвался Боткин. — А сами — лечитесь.

— Война у нас тут началась три месяца назад. Как раз когда я лежал в коме после почти удавшегося покушения. Как выяснилось, сюда, в Порт-Артур, по мою душу прислали аж три боевые группы — две эсеровские и одну эсдэкапиловскую.[39] Последняя, самая многочисленная, меня и прищучила. Две другие просто не успели. Их взяли чуть позже. Одну на отходе, на вокзале в Дальнем, а вторую прямо в поезде, в Благовещенске. Столь единодушное желание убить меня, возникшее у столь большого числа не слишком знакомых друг с другом людей, очень заинтересовало Канареева — он бросил всё и примчался на Дальний Восток. К настоящему моменту выяснилось, что боевые группы с целью ликвидировать меня подготовили еще несколько подпольных организаций — от Северного рабочего союза до Бунда, — просто часть из них еще не успела добраться до Порт-Артура, а часть вообще собиралась дождаться, когда я вернусь в Санкт-Петербург. Так что Канареев уже убыл обратно, в столицу, ибо все ниточки тянулись оттуда. До отъезда его группа, расследуя покушение на меня, сумела попутно раскрыть еще и японскую резидентурную сеть, покрывающую Порт-Артур и Дальний. Судя по множеству косвенных признаков, она оказалась единственной. Ну да благодаря тем шести молодым офицерам, которые обустроились в Токио, двух крупнейших портах Японии, корейских Фузане и Мозампо и китайском Тянцзине, японских шпионов мы вылавливали регулярно. В результате чего японцы оглохли и ослепли. Ну, хотя бы временно.

— Но хоть лежа-то мне принимать людей можно?

Боткин задумался и нехотя кивнул:

— Лежа — можно. Но недолго.

Он примчался в Порт-Артур через пять дней после покушения, когда я еще лежал в коме, а флотские врачи отчаянно сражались с некрозом тканей и сепсисом, начавшимися после компрессионного поражения моей тушки вследствие взрыва бомбы. О двух дырках, в голове и груди, я уж и не говорю — это были самые простые из проблем, поскольку не прикончили меня сразу… Когда Евгений Сергеевич явился сюда вместе с Канареевым на моем собственном литерном поезде, оснащенном двумя локомотивами, что и объясняло столь быстрое их прибытие, местные врачи уже поставили на мне крест. Меня больше не лечили, потому что считали, что это бесполезно. Так, обмывали пару раз в день мою бессознательную тушку да пытались поить. Пытаться кормить бросили — не получалось.

Боткина, который сразу, с поезда, примчался в занимаемый мной особняк и потребовал немедленно провести его ко мне, останавливать никто не стал. Зачем? Он опытный врач, зайдет — сам все увидит. Но когда Боткин заявил, что собирается меня лечить, его все сочли сумасшедшим. Что тут лечить-то? Гниющий полутруп… Однако, даже повертев пальцем у виска, флотские врачи все равно начали ревностно исполнять предписания Евгения Сергеевича. Боткина в медицинском мире уважали, да и слухи о том, чем он занимается в лаборатории, которую отдал под его начало великий князь, ходили разные. В том числе и удивительные. Так что у всех появилась хоть маленькая, но надежда на чудо. В конце концов, любой флотский готов был отдать свою жизнь по капле, лишь бы вытянуть с того света генерал-адмирала…