На перепутье миров

— Отвяжите меня, пожалуйста, — после негромких стонов едва слышно крикнула она, ей было наплевать на то, что приходилось идти на унижения. Уж больно в жалком она оказалась положении. Руки, ноги скованы, да еще эта веревка на шее. Она душила Алекс, перекрывала дыхание, сдавливала кровеносные сосуды. Но почему-то никто не появился на ее жалобный возглас, видимо, все крепко спали, а громче крикнуть мешал «хомут».

— Позовите, пожалуйста, медсестру, пусть она меня отвяжет, — обратилась она к женщине лежащей напротив. Та все это время не спала и ни на секунду не отводила от пленницы любопытного взгляда. Но заговорить не пыталась, просто лежала и молча смотрела.

— Заткнись, а то щас как дам! — взгляд больной неожиданно стал презрительно-злым, — я с тобой была в санатории пять лет назад, ты мне тогда нос сломала.

— Да не была я ни в каких санаториях, — у Алекс даже не было сил злиться и сопротивляться подобным наговорам, — ты ошиблась, поверь. Пожалуйста, позови кого-нибудь. Я задыхаюсь.

— Нет, это была ты. Я тебя хорошо запомнила. Тебя зовут Света.

— Да никакая я не Света. Меня зовут Александра. В санатории я с тобой не была. Я вообще никогда в жизни не была ни в каких санаториях. Ты перепутала.

— Нет, Света, я никогда ничего не путаю. У меня потом еще долго нос болел.

— Да не ломала я тебе нос. Посмотри лучше. Видишь, это была не я.

— Ты. Теперь лежи молча, пусть тебе будет плохо.

— Да пошла ты, дура!

«Так! Хреновые дела, — мысли Алекс начали судорожно работать, — несколько часов в таком положении я не выдержу — коньки отброшу. Надо предпринимать какие-то меры».

Ей хотелось пить, курить, сходить в туалет, да что там говорить, хотя бы просто подышать.

— Медсестра! — немного громче крикнула она, — медсестра, подойдите, пожалуйста! Я очень прошу, подойдите ко мне! Мне очень плохо, медсестра!

— Замолчи, сучка, стерва, гадина, — тут же раздался голос еще одной привязанной к кровати пленницы, — Я тебя ненавижу, я всех ненавижу. Сволочи, гады, уроды! Что б вы все сдохли!

— А-а-а-а-а, у-у-у-у, — затянула свой жуткий вой другая «орушка».

— Смело мы в бой пойдем за власть советов, и, как один, умрем в борьбе за это… — раздалось пение в углу.

— Да-а-а, — Алекс пожалела о том, что подняла шум, но мочевой пузырь лопался от скопившейся там жидкости, руки и ноги опухли, горло нестерпимо болело.

— Отвяжите, отвяжите, отвяжите, — в общем хоре ее голос был почти не слышен, но Алекс все еще надеялась на проявление какой-то человечности со стороны, — пожалуйста, отвяжите…

Как она пережила эту страшную ночь, Алекс сама не знала. К утру, она все-таки незаметно для себя «отрубилась», а, может, просто потеряла сознание. Ее разум был затуманен от лекарств и пережитых мучений. Проснулась она в огромной луже собственной мочи, руки и ноги уже не чувствовались, но отвязывать ее почему-то не спешили, несмотря на то, что другие пленницы давно получили долгожданную свободу и теперь радостно шмыгали по коридору туда-сюда. Шею, кроме веревки, еще что-то больно сдавливало и от этого «чего-то» исходило непонятное, но очень приятное тепло. Краем глаза Алекс неожиданно увидела, что на нее надета какая-то странная цепочка с кулоном в форме небольшой черной стрелочки.

«Откуда этот Гаврила на моей шее? — мысли путались, — кто это сделал? Зачем?»

Впрочем, это было неважно. Главное, что она проснулась, жива и невредима. А цепочка была красивой, насколько она смогла ее разглядеть в создавшемся положении. Почти черного цвета, из непонятного металла, но очень аккуратной, тонкой работы. Хотелось пощупать вещицу и рассмотреть поближе, но, увы, в данный момент это было невозможно…

… -А кушать сегодня будем?

— Кормить нас будут?

— А что сегодня на завтрак? Кашка?

— Дайте покушать.

Казалось, в десятом отделении собрался в этот момент весь мировой изголодавшийся люд. Словно здесь кормили раз в полгода и по очереди: сначала одного, через шесть месяцев другого, еще через шесть — третьего… и так же всех остальных.

— Ну, что? — заглянула к Алекс уже новая медсестра, видимо, пока она была «в отключке», медработницы сменились, — образумилась, красавица? Говорят, ты буянила ночью, все отделение перебудила, так что будешь теперь привязанная весь день лежать.

— В сортир-то хоть можно сходить?

— Нет, ходи под себя, — заржала медсестра.

— А шею можно отвязать? Я скоро задохнусь, — она, впрочем, тут же пожалела о сказанном, потому что медработники в психушке так же, как и больные, не гнушались снять с больного какую-нибудь драгоценность или вещь, а ей почему-то было жаль расставаться с невесть откуда взявшимся подарком. Тем более что от медальона постоянно исходило тепло, которое грело не только ее шею, а и пробиралось, казалось, к самому сердцу.

— Нельзя. А вдруг ты зубами себе руки и ноги отвяжешь. Покормят тебя в постели. Так что лежи и не вякай.

— Не хочу я есть, — с отвращением отвернулась от нее Алекс, — оставьте меня в покое.

— Ну, как знаешь.

— Можно, я ее порцию возьму? — тут же подскочила к медсестре какая-то толстушка.