— Ладно… — наконец выдыхает он и выпрямляется. — У меня еще найдется минутка, чтобы послушать, как ты объяснишь вот это, — он протягивает мне папку, и на его губах появляется легкая улыбка, прогоняя на какое-то мгновение усталость.
— Это обязательно? — беру папку и быстро просматриваю листы. Справка об опекунстве, страховка, удостоверение личности с обработанной фотографией Наари… Да уж, это единственное фото Наари, которое у нас вообще есть. До обработки фон был не белым, а линейчатым, а лицо скрывал размазанный грим. Похоже, Доку пришлось попотеть, чтобы превратить фотографию дикарки в фотографию обычной молодой женщины.
— Ну-у… — Док вытягивает ноги и прячет руки в карман толстовки. — Настаивать не буду. Да и желания ворошить чужие тайны нет… Просто интересная ситуация получается. Когда вы только успели спеться?
— Этой истории точно не хватит одной минуты.
Док усмехается, хотя я вижу, что он не очень-то доволен тем, как я уворачиваюсь от его вопросов.
— Я хочу ей помочь, — говорю почти шепотом. Док вскидывает бровь, но я сохраняю невозмутимое выражение лица. Самое главное — что сейчас я не лгу, пусть и слегка не договариваю. — Ей нужна помощь, и так уж получилось, что я оказался первым, кто это понял.
— Вечно ты из себя героя строишь, — не переставая улыбаться, тонко подмечает Док и поднимается со скамьи. — Впрочем… За этой личиной и так скрывается герой.
Решаю не отвечать на этот странный комплимент и, встав напротив мужчины, пожимаю ему руку.
— Если что-то понадобится — звони. И спасибо за помощь.
Мы прощаемся, и Док возвращается к жене. Оформив все необходимые документы у администратора, я, уже официально (хоть и по фальшивым документам) являясь опекуном девушки, следую за медсестрой в палату.
Дверь за мной закрывается, и я вдыхаю полной грудью запах лекарств, который здесь ощущается острее, чем в коридорах. Жалюзи закрыты, небольшую палату тускло освещает лишь светильник над больничной койкой. На тумбочке сидит маленький белоснежный мишка — подарок Мэй для Наари. В том же положении, что я его и оставил вчера вечером.
Девушка лежит под капельницей, укрытая теплым светло-голубого цвета одеялом. Если бы не попискивающий кардиограф, решил бы, что она мертва… Уж больно безмятежно выглядит.
Врачи сказали, что она быстро поправится; рана глубокая, но лезвие не задело жизненно важных органов. Больше меня поразили их слова, что до ранения Наари была сильно утомлена, чем и объяснили ее обморочное состояние, которое стало глубже из-за потери крови и легкого сотрясения. До сих пор не могу поверить в это, ведь до случившегося девушка выглядела вполне здоровой. По крайней мере, внешне…
Сняв пальто и бросив его на диванчик, сажусь на стул рядом с койкой и невольно задерживаю взгляд на смуглом лице. Очень спокойная… Такая, какой я ее еще не видел. Закрытые веки чуть подрагивают, будто она видит плохой сон, а длинные ресницы отбрасывают едва заметные тени на смуглые скулы. Румянец, наконец, появился на ее щеках, и лишь неглубокие царапины все еще напоминают о том, что произошло. О том, что я не успел предотвратить.
Чувство вины грызет меня со вчерашнего дня, внутри неспокойно — что-то давит, терзает. Валери успокаивала, говорила, что я не мог предвидеть подобное. Но не это продолжает тревожить меня, а то, что я позволил себе расслабиться и забыть, что Наари потеряна. То, как она смотрит на все удивленными глазами, как ведет себя, разговаривает, — все это говорит о том, что это не ее мир, что она чужачка, забредшая сюда совершенно случайно. А я предпочел забыть об этом и представить, что она такая же, как и все. Обычная.
Но это вовсе не так. Не встречал женщины чудаковатее и… загадочнее.
Она вдруг вздрагивает, отчего думы ненадолго оставляют меня. Дыхание ее становится тяжелым, брови сдвигаются на переносице, но глаза по-прежнему плотно закрыты. Не выдерживаю — пододвигаюсь ближе и беру ее за руку, глупо надеясь, что это поможет ей вырваться из кошмара.
Но, к моему удивлению, это срабатывает. Наари успокаивается, я чувствую, как расслабляется ее кисть, а пальцы, напротив, крепче сжимают мою ладонь. Странное волнение охватывает против воли, лицо и уши начинают гореть. От макушки до самых кончиков пальцев ног пробегает волна мягкого и тягучего тепла, и я понимаю, что не просто не могу, а не хочу отпускать ее руку. Это откровение приходит извне, вопреки моим попыткам сопротивляться теплому, нежному чувству, приходит неожиданно и застает врасплох.
Глубоко вздохнув, достаю второй рукой из кармана брюк телефон и, слыша, как сильно, толчками бьется мое сердце, печатаю Валери сообщение, при этом упорно подавляя в себе некое невольное чувство.
«Не теряй. Остаюсь на ночь».
Глава 17. Необыкновенная
В палате никого нет, кроме