На первой полосе

Только они вдвоем и могли бы ей посочувствовать. И в отличие от большинства «специалистов по гражданскому праву», они могли бы дать ей несколько действительно ценных советов по поводу того, как она должна реагировать, если в средствах массовой информации появятся сообщения, раздувающие скандал из ее личной жизни.

Для Кати, единственного ребенка в семье, Джоанна и Лиз были словно сестры. Ее отец слишком любил, чтобы ему подчинялись, и был чересчур консервативным. С матерью она тоже не могла поговорить откровенно — та уж очень старалась во всем угодить отцу. Лиз уж, конечно, сумела бы уладить дело со снимком, сделанным в Роланд-Мьюс. Но как ей все объяснить, не вдаваясь в подробности? Ничего не получится. Если она все им расскажет, останутся ли они после этого ее подругами?

Катя Крофт, удостоенная звания «Лучший телеведущий года», сидела у телефона и плакала.

Час спустя, на другом конце города, на Харли-стрит, дом 55, где когда-то был танцевальный зал, Джоанна проходила медицинский осмотр. Она лежала на акушерском кресле, раздвинув ноги, а врач в белом халате проводила осмотр. Расслабившись — Джоанна хорошо знала своего врача и полностью ей доверяла, — она размышляла о недавних событиях, связанных с ее работой, в частности, о последней стычке с директором-распорядителем, когда она в сердцах едва не хлопнула дверью. Ярый сторонник соблюдения иерархии, пришел в ярость, когда ему доложили, что в Нью-Йорке она осмелилась обсуждать с генеральным директором бюджет журнала и средства, выделяемые на привлечение читательского интереса. Он считал, что решение подобных вопросов является его и только его прерогативой.

— Так вы, значит, осмелились перепрыгнуть через меня! — кричал он. — Если у вас возникают какие-нибудь проблемы, в первую очередь вы должны ставить в известность меня!

Она пыталась объяснить ему, что просто отвечала на поставленный вопрос, но он не хотел слушать никаких объяснений. Директор-распорядитель обвинил ее в предательстве и, что было совсем уж глупо, в наивности. «Вы, конечно, понимаете, что они специально закинули удочку, чтобы проверить, насколько вы сумасбродны? Поэтому, если срежут ваш драгоценный редакторский бюджет, вы будете знать, кого надо винить».

Это было грубое оскорбление, и он это понимал. Но он уже исчерпал разумные доводы, и Джоанна спросила себя, способен ли он вообще приводить разумные доводы.

Шум уличного движения прервал ход ее мыслей. Доктор Роза Бишофф закончила обследование и, сняв резиновые перчатки, доброжелательно произнесла:

— Можете встать с кресла. Итак, до сих пор у вас все развивалось нормально.

— До сих пор? — спросила Джоанна с тревогой в голосе.

— Я хотела сказать «сейчас», не нужно выискивать в каждом слове скрытый смысл, — укорила ее врач. — Беременность проходит хорошо, хотя с вашей историей болезни, к сожалению, невозможно гарантировать что-либо на сто процентов. И с этого дня вы будете беречь себя, правда?

— Я уже себя берегу. — Джоанна вспомнила приглашения, которые она получала в Нью-Йорке и от которых отказалась.

— Вы, наверно, догадываетесь, о чем я хочу вам сказать, — доктор Бишофф укоризненно посмотрела на нее. — Если бы я только один раз вам обо этом говорила, а то ведь без конца твержу. Вам нужно побольше ходить, чтобы ваши ноги не отекали. Нужно заставлять себя, вам ведь осталось всего несколько месяцев.

Джоанна вздохнула. Доктору этого не понять, впрочем, как и большинству людей вообще. Только такие женщины, как Катя и Лиз, знают, что личный водитель — это символ престижа, а престиж для них все. Конечно, беременность для Джоанны на первом месте, но, к несчастью, у нее почти нет выбора.

Хотя почему нет? Ведь у нее есть муж, так почему бы ей не оставить, хотя бы на время, работу в журнале? Что заставляет ее так упорно продолжать работать, даже когда здравый смысл подсказывает ей, что это глупо?

Да, естественно, деньги нельзя так сразу сбрасывать со счета — если бы она получала меньше, им с Джорджем пришлось бы туго. Но с другой стороны, она бы зарабатывала почти столько же, если бы стала независимым журналистом, и это не ответ на вопрос. Джоанна очень хотела этого ребенка, но и не могла отказаться от всего того, что ей давала работа.

Во время своей второй беременности Джоанна несколько месяцев просидела дома, и одиночество сводило ее с ума; она привыкла, что в редакции, всегда находилась в общении с людьми. Когда у нее родился мертвый ребенок, она почувствовала себя обманутой.

И теперь, когда она была беременна в четвертый раз, мысль, что ей придется снова вести однообразную и скучную жизнь, до безумия ее раздражала. Кем она станет, если бросит работу?

Если бы у нее было счастливое детство, если бы ей не нужно было самой зарабатывать деньги, выбиваться в люди, стремиться к положению в обществе, если бы она в результате всего этого не стала такой сильной! Она боролась за успех, упорно работала для его достижения и наконец заняла достойное место. Трудно теперь от всего этого отказаться.