На первом дыхании

Но вот (наконец-то!) Марковне опять вызывают неотложку. Марковна тяжело дышит, захрипела. Ей еще раз вызывают неотложку. Момент настал. Девятого числа (не дожидаясь конца месяца) сантехник продает икону. Десятого утром переволновавшаяся Марковна кое-как сползает с постели… Не найдя иконы, старушка бьет два раза седенькой головкой о пол и больше поклонов бить уже не может. Она больше ничего не может. На этот раз ангелы прилетают не зря. Старушка лежит на столе с закрытыми маленькими глазками. Как все люди, грешившая в молодости и каявшаяся в старости, она лежит теперь никакая, она лежит маленькая, худенькая, седенькая и чистая.

— Одной бабулей меньше, — вздыхает сантехник.

Он ведь и огорчен тоже, бабуля как-никак родня и, что там ни говори, своя плоть и своя кровь. На поминках сантехник Зуев даже плачет. Он даже жалеет. Но факт остается фактом — жилая площадь заметно увеличилась. Стало просторнее. Стало светлее. И если дело пойдет такими темпами, через полгода-год сантехник Зуев станет единоличным владельцем прекрасной трехкомнатной квартиры. Выветрив старушечий дух, можно будет на балконе делать зарядку с гантелями. Можно будет жениться. Можно будет пустить жильцов, точнее сказать, жиличек — двух, например, студенточек. Чтоб любили покурить и выпить рюмочку-две. И чтоб иногда на ночь глядя скучали. И чтоб тоненькие.

* * *

Особенно тяжело на трезвую голову слушать старушечье истовое бормотанье:

— Пресвятая Матерь Божья — заступница наша, избави от искушения, избави от прегрешения…

Слышно, как старушки с кряхтеньем сгибаются. Слышно, как бьют челом:

— Матушка-заступница, пребудь с нами, чистая, — имя твое в наш останний час да вспомнится…

Уже полста поклонов позади, не меньше. Лбы старушек становятся нечувствительными ни к боли, ни к холоду половиц и стучат, как солдатский шаг. Сантехнику жаль их — первой встретит свой останний час, должно быть, Федотьевна. Уж больно слаба. Сантехник посылал ее как-то за пивом, она не осилила и полдороги. За Федотьевной на очереди к останнему часу, скорее всего, Ефимовна. Она, правда, с девятого этажа, она не прописана здесь, а все же без нее будет как-то свободнее.

Особенно жаль, конечно, Федотьевну — баловала она сантехника в детстве, крыжовником пузатым кормила. Да и по родственной линии она наиболее ему близка. Когда он засыпал (в детстве), песни ему пела. И какие песни — в этом деле Федотьевна знала толк. Задолго до рождения сантехника она была известной певичкой, пела для купчишек в «Славянском базаре». Это тебе не «Туркестан». Гуляла на всю Москву.

В дверь стучат. Сантехник недоумевает — старушки нынче вроде бы все в сборе. Субботний день.

И опять стучат.

— Она, — откликается из дальней комнаты Федотьевна. — Должно, это она явилась. Девушка…

— Которая? — спрашивает Ефимовна.

— О Боге вчера со мной говорила. Ласковая такая. Федосьевна, поди отопри.

— Иду.

Федосьевна, наиболее крепкая из них, кряхтя встает с колен, отряхивает сор с черной юбки и идет в прихожую.

— Не перевелись еще молодые-то. Не перевелись… Не тебе, идол, чета, — выговаривает сантехнику Федосьевна, проплывая мимо его комнаты. И на правах родственницы замахивается остреньким кулачком: — У-у, идол!

— Вали открывай, — отмахивается Зуев.

— У-у!

Сантехник не подает виду, но внутренне он настораживается. Девушка — это уже что-то новенькое.

Он приоткрывает свою дверь, чтобы видеть. Входит девица. Действительно молодая. Со скромными глазками. Одета так себе. Крестится.

— Здравствуйте, божьи люди, — произносит девица лампадным голоском.

— Мир тебе, — слабеньким, разрозненным хором отвечают еле дышащая Федотьевна, Федосьевна и Ефимовна.

Светик входит к старушкам в комнату. Становится на колени. И низко кланяется — Божья Матерь, приобретенная старушками совсем недавно, смотрит на Светика, а Светик на нее.

* * *

«…На беговую дорожку выходят девушки из Пуэрто-Рико, — объявляет спортивный комментатор. — Эти девушки одни из основных наших соперниц в борьбе за медали…»

Сантехник Зуев внимательно смотрит на телевизионный экран. Он весь поглощен… Он там, среди этих бронзовых тел, — его сопереживание накипает, и наконец вырывается вздох:

— Пуэрториканочку бы!

* * *

Стук в дверь. И вновь она приходит. С самого, надо сказать, утра пожаловала.

— Мир вам, — шепчет она сладко и елейно. Она тиха. Не поднимая голубых своих глазок, она проходит в комнату, где иконы. Она опускается на колени меж Федотьевной и Федосьевной, раньше именно здесь мозолила коленки покойная Марковна. Свято место не пустует. — Мир вам, — повторяет она, а сантехник Зуев прислушивается к голосам через нейтральное пространство коридора.

Потом они пьют чай на кухне и говорят о Боге. Долго говорят. Но сантехник Зуев не верит этой девице. Сантехник Зуев в сомнениях… Он заходит на кухню, толчется возле их чаепития, гремит без нужды сковородками и прислушивается.

— …Если истинно уверуешь в Господа, на душе много легче, — говорит девица.

И прячет глаза.