На первом дыхании

Вечером (уже почти ночь) Светик видит из окна — он выходит из машины, с ним какая-то длинная девица. Они целуются. Это занятие длится минут пять или даже десять. Оба покачиваются. Потом (спьяну инженер все же сообразил, что привез девицу не по адресу) они опять садятся в машину. Уезжают. А через полчаса (довез девицу до ее дома) он наконец возвращается.

Приходит. Шумно топоча, возится на кухне — напевает. Гремит бутылкой и стаканом.

Светик вылазит из постели. Она в ночной рубашке. Ей зябко. Она стоит возле и смотрит на его покусанные губы.

— Милый, — говорит она тихо. — А ведь это уже подло.

Инженер Разин добродушно машет рукой:

— Пустое!

— Милый, ты посмотри, что она сделала с твоими губами.

— Пустое, — говорит он. — Не обращай внимания. Я, Светик, люблю тебя. Только тебя. Но я широкая натура — и не виноват, что меня все любят.

Светик колеблется, сказать или нет.

— Раньше — они тебя не любили (когда не было денег).

— Что?

— Они ведь раньше тебя не любили.

— Все меняется. Светик.

Теперь он швыряет деньги направо и налево. Он дарит обаятельным людям (их оказалось немало). Он раздает малознакомым бедным старушкам (их оказалось еще больше). Про гульбу и говорить нечего. Отчасти это как-никак добрые дела, и он этим гордится. Собственная доброта его распирает.

— Я щедр, — говорит он. — Я очень щедр! — кричит он. — Я не мышь. Я не крыса!

Светик пытается его вразумить:

— Не против я доброты и не против щедрости. Но я за эти самые деньги хорошо попотела и побегала.

— Брось. Какой же тут пот — получить наследство. Самое легкое дело получить деньги от родителей.

— Нелегко это было…

— Брось. Я всю жизнь вкалывал, а таких денег не видел — почему?

— Так или не так, а я против твоих пьянок. Я против твоих приятелей.

— Но я широкая натура — ты можешь это понять?

Он действительно добр, и широк, и щедр. Именно это не дает Светику поставить на нем крест. И еще одно, он, в общем, любит Светика. Ее мало любили. Он не слишком ей верен, это правда, бабенки виснут на нем, но ведь он так и говорит и не скрывает — виснут, что я могу поделать.

— Они виснут, лезут, стараются. А люблю я только тебя, Светик.

— Правда?

— Клянусь!

И Светик терпит.

* * *

На мебель денег уже нет или почти нет — Светик заглядывает в сберкнижку (она вынимает ее у него из кармана, когда он спит; сердце ее колотится от стыда и от очевидного разрушения давным-давно нарисованных счастливых семейных картин). При свете ночника она листает сберкнижку — осталось полторы тысячи, чуть больше.

Светик понимает: деньги не главное. Главное, чтобы он остановился. Лишь бы все это кончилось. Лишь бы перестали легкие эти деньги его бить (как бьет хмель) в душу и в мозги. В конце концов, у них две зарплаты. И если они будут жить дружно и экономно, то со временем наскребется и на мебель… Нет-нет, обрывать разом нельзя. Не для того она начинала новую жизнь, чтобы так быстро вернуться к прежней.

Она бродит ночью по пустой квартире. Она колеблется, она думает. Он спит на раскладушке — рядом стоит ее раскладушка. В надежде купить настоящую мебель Светик не купила никакой. Голо и пусто. Хоть ходи и аукай. Телефон стоит на полу. Телефон да две раскладушки. Полночи бродит Светик по голым комнатам. Она колеблется. Она думает. Уже брезжит утро. И все-таки Светик кладет вновь сберкнижку в карман его пиджака, так же осторожно, как и взяла. 1508 рублей. Без копеек.

* * *

В инженере Степане Разине прорезалась еще одна черта — он подбирает на улице беспалых кошек, изгнанных и голодных собак. Он тащит их в дом. Он их кормит. Он оставляет их жить в квартире, благо места пустого много. Ночью его нет дома, а утром из далекой дали доносится его голос:

— Светлана. Это я, привет. Я тебя люблю, не волнуйся! — И добавляет: — Светлана, ты не забыла ли покормить живность?

Где-то у метро он подобрал ворону с перебитым крылом. Теперь ворона долбает клювом кошек, летает кое-как по пустым комнатам и всюду гадит.

* * *

— Дурацкую брошюру о летаргии, мой милый, я снесла в мусоропровод. Какая дрянь. И какая мерзкая бумага. Я все мыла после нее руки.

Пожарник пожимает плечами:

— Других брошюр нет, бабушка. Я и эту еле достал.

Старуха заканчивает пасьянс: двухколодный пасьянс сошелся. Некоторое время она любуется результатом.

— Кстати, милый, если я умру, на этот раз никакой синтетики — положишь меня в шерстяном.

— Конечно, бабушка, конечно.

— Очнувшись в гробу, я не хотела бы озябнуть.

Пожарник Волконский впадает в умиление. Он растроган.

— Бабушка! Милая! — в порыве любви кричит он. — Мне кажется, вы никогда не умрете. Вы бессмертны, бабушка!

— Очень может быть, милый. — Старуха не спорит. — Я, конечно, еще поживу… Я, разумеется, переживу еще очень многих и многих. Но иногда, милый, мне все-таки кажется, что она не за горами.

* * *

Его нет уже два дня. На третий он звонит — звонок междугородный:

— Я во Владимире, Светлана, привет!

— Привет.

— Я, понимаешь, встретился с Майей и Витей Ключаревыми — неужели не помнишь? — обаятельные люди. Они собирались на отдых во Владимир, собирались туда ехать со всем скарбом и детьми…

— И ни один таксист их не вез.