На первом дыхании

— Подлец!.. Паразит! — кричала она.

— Га-га-га-га! — смеялся своим неповторимым смехом дядька Ваня.

И так он позвенькивал каждый раз. И жена уже понимала, что ее разыгрывают, но все-таки «оживала» и поднималась на ноги: риск был слишком велик.

Оставшись летом один, дядька Ваня как-то возвращался с реки — он поставил на ночь перемет. Вечерело, лес дышал сыростью, и дядька Ваня бормотал себе под нос: «Летят утки… летят утки-и…» Вдали светились огоньками завод и Поселок.

«Черт! Человек это все же или дерево?» — думал дядька Ваня, вглядываясь в темноту леса.

Ветка хрустнула — и уже ясно было, что это не дерево. Но и не человек. А два человека. Дядьке Ване показалось неудобным пройти стороной: гуляешь — гуляй, а все же люди — и он шел так, чтобы пройти рядом с ними.

— Закурить дашь? — спросил один.

— А чего же.

Дядька Ваня вынул портсигар, еще военного времени, раскрыл. В темноте лица не проглядывались. Только брови чернели. И неуверенность рук, когда они потянулись за «беломоринами».

— А по две дашь?

Дядька Ваня пожал плечами:

— Берите.

И тогда один из них засмеялся, будто бы весело стало:

— А все?

— Ну-ну-ну! — сердито сказал дядька Ваня, отодвинул портсигар. — А мне что останется?

Второй шагнул ближе.

— А ну, не балуй! — крикнул дядька Ваня.

И тогда тот схватил его за руку, выворачивая кисть с портсигаром. Дядька Ваня оттолкнул его и стоял теперь чуть в стороне, всматриваясь в темноту вокруг. Нет, их было только двое, пустяки для солдата.

— А ведь собаки вы, — укоризненно выговорил он, а они подступали все ближе.

Как по сигналу, один бросился ему в ноги, а другой сбоку ухватил за шею. Дядька Ваня затоптался, стараясь не упасть. Тот, который внизу, заплетал ему ноги, и дядька Ваня вдруг присел и с маху опустил свой страшный кулак на его спину. «Ы-ы-ых», — как-то необычно выдохнул тот, затем закричал слабо и с болью в голосе:

— А-а-а… А-а-а… — как плачущий ребенок.

Второй, что пытался свернуть шею, понял, что он теперь один и что ему с дядькой Ваней не справиться, — он отскочил, вытащил финку, и та белой полоской — он размахивал рукой — мелькала над темной землей и травой. «Боится», — подумал дядька Ваня и побежал на него, не так уж стараясь набежать, но звучно топоча ногами, чтоб напугать больше. Тот метнулся в сторону — исчез в лесу.

Тяжело дыша, дядька Ваня вернулся к лежачему. Он еще постанывал, но скоро затих. «Мать честная! Да я ему позвоночник перешиб», — подумал дядька Ваня и присел над ним, трогая и легонько тормоша:

— Эй… Эй, очнись!

Лежачий был мертв. Ощупывая его, дядька Ваня наткнулся рукой на две папиросы, выпавшие из нагрудного кармана.

— Из-за дерьма-то какого? А? — сказал дядька Ваня, покачивая головой. И вот тут (вдруг осознав, что и точно из-за дерьма) он испугался. «Ну его к чертям. Иначе не миновать мне тюри», — мелькнуло в голове, и дядька Ваня быстро зашагал к далеким огням Поселка, домой. На всякий случай он дал крюк. Свернул к реке и уже оттуда — к дому. С ровно и четко постукивающим сердцем вошел в барак. При свете оглядел себя — ничего, никаких следов. Он постучал к Сашуку Федотову. Как всегда заспанный, Сашук вышел с пухлой записной книжицей и начал вычитывать:

— Вторая смена… Крекинг-завод…

— Да не нужно мне это, — сказал дядька Ваня.

Сашук зевнул. Его обычно вызывали, чтоб узнать о своей смене.

— Я ведь не пошел перемет ставить, — сказал дядька Ваня. — Не захотел. Зябко что-то.

— Где ж зябко. Теплынь.

— Слышь, Сашук. Людишки какие-то ко мне привязались. Следом ходят.

— Что за люди?

Дядька Ваня пожал плечами: не знаю…

Он уже спал, как что-то вдруг толкнуло его. «Кто тут?» — спросил он со сна. И сел на постели. Никого не было. И тут он услышал за окном шорохи. Он встал и на цыпочках подошел. Окно было распахнуто — он на ночь не закрывал его, теплынь. Он увидел три силуэта. У одного была за спиной берданка. «Ах, собаки!» — чуть не вскрикнул дядька Ваня. Но молчал.

С бухающим сердцем дядька Ваня подкрался к окну со стороны. Приник к стене. Теперь он видел лицо в профиль, плечо, руку человека и небольшой нож в этой руке… В эту минуту человек встал на завалинку. И всматривался в темь комнаты. Больше всего дядьку Ваню поразило это его лисье спокойствие — дядька не выдержал и крикнул:

— Я вам покажу!.. Марья, дай топора! я вот сейчас…

Тот человек спрыгнул с завалинки на землю, и не спеша — не спеша! — они ушли. Дядька Ваня стоял, оглушенный собственным криком, и вглядывался в темноту. Ушли?.. И опять била та нехорошая дрожь. Тяжело ступая, он прошел к шкапчику и выпил водки — он не закусывал, он опаленно отдыхивался и трясущейся рукой вытирал губы. «Да что ж это я дрожу?» — удивился он самому себе. Раза два под окном слышался свист. Надо было бы одеться, но сил не было. Так он и просидел с одеялом на плечах, пока не забрезжило.

Наутро ему стало стыдно своего страха.

— Ну что? Были? — спросил Сашук Федотов, когда шли на работу.

— Были.

Сашук покачал головой:

— Надо, может, мужичков кликнуть?.. Или, может, милицию позвать?

— Да будет тебе.

— Ну хоть давай я племяшу скажу. Он в милиции, при оружии, а придет просто как родич.