Читаем На первом дыхании полностью

— Уж лучше я уеду.

— Почему же лучше?

— Я нехорошая.

— Начинается, — сказал Гребенников.

Валя собирала вещи. И без конца повторяла, что она уедет. Она уедет в приволжский городок, где живет какая-то полузабытая тетка. Домой ей, Вале, возвращаться стыдно. Она не смогла жить в Москве, а там, в маленьком незнакомом городке, она попытается начать жизнь снова. Что ей здесь?..

— Только ты меня здесь и держал, Павлик.

— Ну, перестань.

— Может быть, ты все-таки меня опять полюбишь? Нет?.. Я ведь без тебя здесь погибну… — Она улыбалась: — Павличек, попробуй опять полюбить.

* * *

Сначала желание уехать было у Вали лишь настроением, причудой. Но реальность сложилась соответствующая. Вечером позвонили из аспирантуры. Валя выслушала, повесила трубку и вздохнула:

— Павличек, слышишь. Шеф умер.

— Старичок твой?

— Ага.

— Жалко.

Валя ничего не сказала, только вздохнула.

Гребенников спросил:

— А к кому тебя определили?

— К Черникову.

— Имя звучное. Известное.

— Боюсь я, Павлик.

— Чего?

— Завтра он вызывает меня на разговор.

— Это нормально. Он твой новый руководитель.

Она задумалась:

— Может быть, мне уехать и даже не разговаривать с ним?

И вдруг заплакала:

— Когда я без тебя, я всего боюсь, Павлик.

* * *

Черников после двухчасового разговора с Валей подытожил:

— Я догадывался, что знания ваши невелики. Но я и не подозревал, что вы просто ничего не знаете.

Валя молчала.

— Я вас уверяю, — продолжал Черников, — медалист-десятиклассник, готовящийся в вуз, знает неизмеримо больше, чем вы.

Валя попробовала улыбнуться козырной своей улыбкой. Не помогло. Черников дрогнул лишь на секунду. И уже опять его глаза смотрели сурово и твердо.

— Интересно, как это вы смогли окончить институт?

Валя опустила глаза.

— Что же вы больше не улыбаетесь?

Валя молчала.

— Вы не знаете простейших операций. Вас должны были выгнать уже на втором курсе.

На какую-то минуту (в конце разговора) он подал ей слабенькую надежду. Она поверила и опять заулыбалась. А он как бы лишний раз убедился. Он поиграл с ней, как кошка играет с мышью. А затем сказал:

— Все. Можете идти… Я соберу специальную комиссию.

* * *

Дома Валя сказала:

— Не пойду я на комиссию. Я боюсь.

— Глупенькая, тебя же лишат диплома. Будет считаться, что тебя выгнали из института…

— Пусть.

— Ни образования, ни профессии — это все пусть?

— Павличек, конечно, пусть… Ты меня не любишь, а остальное меня не интересует.

— Да прекрати же!

— Но ведь это правда. Вот хоть поклянусь.

— Ты только на комиссии этого не скажи.

И Гребенников засел за телефон. Дело было нешуточное. Один подобный случай когда-то уже был. Тогда все кричали: «Беспрецедентно! Непостижимо!» — и комиссия не только выгнала девчонку из аспирантуры, но и лишила диплома с высшим образованием. Председательствующий ей сказал: «Даже в школе вы преподавать не имеете права», — диплом забрали, не моргнув глазом. Скандал был громкий. Это было три года назад.

В первую очередь Гребенников позвонил Черникову.

— Ничем не могу помочь, — отрезал тот.

На следующий день Гребенников поехал к нему домой. И теперь он просил, как муж просит за жену. О том, что они разведены, он, разумеется, умолчал. Гребенников просил, чтобы Валю отчислили (так и быть!) из аспирантуры, но курс института он самолично переповторит с Валей в этом же году.

— Я обещаю вам, обещаю, — просил он.

Но все напрасно. Черников был не просто тверд в своем, он жаждал справедливости. Он терпеть не мог симпатичных девочек, получающих те или иные дипломы и степени за свои улыбки.

— Но это может вылиться в скандал. В позор! — уже взмолился Гребенников.

— Может.

— Побойтесь бога. Вы же помните тот случай (он назвал фамилию). Тот случай, что три года назад…

— Я не только помню, — сказал Черников.

— То есть?

— Я был председательствующим на той комиссии.

* * *

Когда Гребенников вернулся домой, Вали уже не было. И чемоданчика, который она все время собирала, не было тоже. Уехала. Записка доподлинно была такая: «Павличек, облачко мое. Я уезжаю насовсем. Жаль, что ты меня разлюбил».

* * *

И теперь Гребенников, встречая знакомых, говорил:

— Новость: Валя уехала.

Голос его был ровный:

— Да, совсем уехала. В какой-то маленький городишко. Нет, не на родину — куда-то на Волгу, адрес не оставила…

Месяца через два в его голосе уже можно было расслышать радость:

— Разошлись?.. Мы ведь давно разошлись. Да, я один. Аспирантуру она бросила — все бросила. Радуюсь?.. Да, пожалуй, радуюсь. Первые дни было тоскливо, уехала — это все равно что умерла. Ну хорошо, пусть преувеличиваю… Но главное вот в чем: сначала я печалился, а теперь вдруг почувствовал себя счастливым.

Гребенников был похож на человека, оправившегося после тяжелой болезни. Иногда, рассказывая, он вдруг плакал:

— Я живым себя почувствовал! Живым!..

Глава 6

Прошло еще три или четыре года. Гребенников стал известным инженером. Что называется, с именем. Валя так и исчезла, не было даже слухов. Тиховаров был уже с хорошей, признанной диссертацией.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза