На петле времени

Привет вам, энная жена
героя нашего рассказа.
Мы привезли вина и мяса.
И, мрак оставив у окна,
в теплично-кухонной истоме,
в пылу горелок голубых
сидим, глядим на подоконник,
на кактус, пальму и других
цветочков грустную рассаду…
губную нюхаем помаду,
стерев ее со щек своих.
О, жены бывшие, —
мечты, не воплотившиеся в чудо.
Где тайны прежней красоты
и нежный трепетный рассудок
пускали робкие ростки
в другую жизнь – горшки, посуда,
подтяжки, краска и клыки.
Не опечаленный картиной,
воспринимая все как есть,
герой наш начал жадно есть
картошку с луком и свининой.
Не забывал, конечно, пить
и говорить пустые звуки,
и не было ни зла, ни скуки,
в его стремленьи угодить
давно растраченным проказам.
Читать газеты прошлых лет
или сегодняшнюю прессу —
ему теперь без интересу.
Один секрет – секретов нет.
Все наперед давно известно.
Ни просмотреть, ни потерять,
ни в историческом забвенье
и ни в сегодняшнем дыму
ни одного стихотворенья.
Вот разве только что чуму,
раздор, позор, войну, измену,
любовь за выгодную цену.
Он знал об этом. Знал и я.
Повсюду ночь, тоска и слякоть.
Родная русская земля!
Достать чернил и снова плакать.
Я не сдержался и сказал,
все что подумал о погоде.
Мне объяснили, где вокзал
и закружились в хороводе
воспоминаний и детей.
Тесть замесил в кастрюле тесто.
И куст полыни без рублей
пошел искать другое место.

О Русь. O ru…

39

Приятен русскому стиху
комфорт немецкого порядка,
туники греческой простор,
английской речи лаконизмы,
испанских вымыслов костер,
еврейской грусти укоризна.
Приятны русскому стиху
наряды мыслящих народов,
которым ни к чему блоху
подковывать и огородов
во чистом поле городить.
Он, словно губка черноземья,
готов любые ливни пить,
выращивать любое семя,
и ключевой водой поить
земли измученное племя.
Он отличается от всех
своим безудержным простором
и тем, что вечно смотрит вверх
придурковатым светлым взором.

40

Ему и ритмы нипочем.
Ему и рифма для улыбки.
И, как смычком, тупым мечом
он водит по волшебной скрипке.
А то, что путает порой
весну и осень между делом,
мороженое ест зимой
и междометьем неумелым
сбивает с мысли, как хлопок
над ухом юного буддиста, —
так это все – астала виста!
И, как еще там, – гутен морг!

41

Вот так и я с моим героем,
усевшись по весне в такси,
к промозглой осени примчался.
На небе лунный шар качался,
и звезды серебрились роем
в его расплывчатом луче.
С пустою сумкой на плече,
пронзенный воздухом морозным,
на перепутии подзвездном
затекшей правою рукой
я тормозил к Москве попутки,
а мимо проносились сутки,
недели, месяцы, и вот —
сюжет нащупал поворот.

42