На пике века. Исповедь одержимой искусством

Все время, что мы провели в Португалии, Лоуренс вел себя с Кей как ангел. Когда она болела и лежала в госпитале, она то и дело поручала ему отправлять телеграммы своему другу. Это стоило сотни escudo, и Лоуренс не только отправлял их, но еще и сам за них платил, даже когда у нас всех стали кончаться деньги. Кей боялась, что ее другу не удастся попасть в Соединенные Штаты. По пути с ним приключилось несколько происшествий: его корабль захватили, и его не пускали в страну без выкупа в пятьсот долларов. Кей спросила у Лоуренса, не смогу ли я дать ей денег взаймы; я не смогла, и тогда она заставила написать его матери. Миссис Вэйл не знала об их разрыве и одолжила им часть этой суммы. Меня взбесило, что Лоуренс ведет себя с Кей как шелковый, тогда как она всячески настраивала его против меня во время нашего развода, и я сильно поругалась с ним из-за этого. Макс, ненавидевший мексиканца лютой ненавистью, не одобрял гуманного поведения Лоуренса и пытался ему внушить, как сладка месть.

Наша жизнь в отеле проистекала странно. За маленькими детьми приглядывали Лоуренс, Пегин и старшая дочь Кей, а сама Кей оставалась в Лиссабоне и приезжала только на день по воскресеньям. У нас был длинный стол посередине столовой отеля. Я сидела во главе между Лоуренсом и Максом. За ними по обе стороны стола сидели шеренги детей, состоявшие из Синдбада возраста восемнадцати лет, Пегин — шестнадцати, Жаклин — шестнадцати, Бобби, он же Шерон — четырнадцати, Эппл — одиннадцати, Кэти — семи и Кловер — двух. Никто не знал, чья я жена и какое отношение к нам имеют Леонора и Кей. Нам постоянно задавали крайне неловкие вопросы. В отеле работал портье, которого Лоуренс окрестил Эдуардом Седьмым из-за его сходства с королем. Он обладал столь большим тактом, что, когда я однажды позвонила из Лиссабона сообщить, на каком поезде я приеду, он понял мое затруднение и, не зная, кому именно я хотела передать сообщение, вошел в столовую и обратился одновременно к Лоуренсу и Максу: «Мадам прибудет на девятичасовом поезде».

У детей была своя захватывающая жизнь, не лишенная проблем. Жаклин была влюблена в Синдбада, а Синдбад — в мисс Кун. Ему не давала покоя его девственность. Однажды вечером, когда Лоуренс был в Лиссабоне, мы с Максом и детьми затеяли большой спор о величайшем гении мира, живущем ныне или умершем. Синдбад утверждал, что это Наполеон, а мы с Максом считали, что Макс — более выдающаяся личность, чем Наполеон. Никому не удалось убедить остальных в своей правоте, но я уверена, дети решили, будто я совсем спятила от влюбленности.

Главный доход Португалии, вне сомнения, составляет ее рыбная индустрия. Рядом с Монте-Эшторил находилась рыбацкая деревушка под названием Кашкайш, в четверти часа ходьбы от нашего отеля. Для разнообразия мы иногда ходили туда купаться, когда нам надоедало на нашем пляже. Но больше всего мы любили гулять по этой дороге после ужина. Ночью причаливали рыбацкие лодки, и мы ходили на пляж посмотреть, как их разгружают. Миллионы серебряных рыбин отправлялись в корзинах на головах крестьянок на рынок в нескольких сотнях ярдов, и к полуночи бывали распроданы до единой. Там можно было купить потрясающих омаров за бесценок. Помимо этих крестьянок и нескольких шлюх в Кашкайше не было видно ни одной женщины. Когда мужчины танцевали на улицах или прыгали через костры, женщины не составляли им компанию. Эти люди обладали сильным чувством собственного достоинства, но выглядели печальными. Кашкайш скорее походил на африканскую деревню, чем на европейскую. В нем было что-то загадочное, и ты никогда не знал, что происходит за дверями домов. Они как будто врастали в стены и не выпускали наружу жизнь женщин, которым не было дозволено выходить на улицу.

Как-то вечером мы прогуливались с Максом и увидели в окне двух красивых девушек, расчесывающих волосы. Они жестами поманили нас в дом. Нам с трудом удалось преодолеть все двери и пересечь двор, и когда мы наконец дошли до их двери, наши прекрасные девушки исчезли без следа, а вместо них на кровати молился монах-траппист.

Там было множество маленьких винных лавок, где за несколько мильрейсов[53] продавалось посредственное португальское вино. Можно было сесть на деревянную скамью и разговаривать или общаться жестами с рыбаками. Они были дружелюбны и все время приглашали нас с ними рыбачить. Они никогда не заплывали далеко в море. Они держались кучно и оставались в порту в пределах доступности вплавь. Однажды я подплыла к ним, и они стали звать меня на борт, но я испугалась и повернула обратно.