На пике века. Исповедь одержимой искусством

Поскольку он жил исключительно удовольствиями, он все время с нетерпением ожидал премьеры какой-нибудь оперы, концерта или балета. Он проматывал баснословные суммы в ресторанах, ведь он любил хорошую еду и вино; это была важнейшая часть его жизни. Одевался он невероятно элегантно. Обычно носил синие костюмы в цвет глаз, и таких костюмов у него были десятки. Они всегда сидели на нем безукоризненно. Он тщательно за собой ухаживал, обильно пользовался косметикой «Макс Фактор» и чрезмерно осветлял волосы. В его ванной, которая больше походила на гримерку звезды, стояли всевозможные косметические средства и самые дорогие духи из Парижа. Он показал мне, как укладывать волосы. У него это получалось гораздо лучше, чем у меня.

Из-за здоровья Кеннету пришлось уехать из города, и мне стало очень грустно и одиноко. Ко мне переехал Лоуренс, потому что он сломал ногу и не мог карабкаться по лестнице в свою квартиру. Я устраивала для него вечеринки каждый день, чтобы ему не приходилось никуда мотаться с его ногой.

Однажды днем, когда я думала, что Кеннет еще за городом, Путцель привел его в галерею. Я как раз собиралась на обед, хотя было уже четыре часа, и Кеннет отвел меня в бар и накормил. Он был очень нежен со мной, но его неуловимая и уклончивая натура начинала проявлять себя. Он давал мне понять, что не хочет ни на чем останавливаться и не хочет, чтобы на него в чем-либо рассчитывали. Мне кажется, единственным, что заставляло меня продолжать этот роман, был дух Джона Холмса, который обещал мне рядом с Кеннетом покой. Покой — это все, что мне дал сам Джон, тогда как остальное в нашей жизни оставалось неразрешенным.

В скором времени Кеннету стукнуло тридцать девять. Джимми Стерн, не зная о моей влюбленности в Кеннета, взял меня на вечеринку, которую для Кеннета устроил его друг. Джимми думал, что представит меня новому миру. Получилось смешно, но Кеннет держался чрезвычайно неестественно и вежливо — таким я его не выносила.

За несколько дней до этого я отправила ему красивую статуэтку Корнелла, выбранную Путцелем, в качестве подарка на день рождения. Мой секретарь Джон доставил ее и вернулся под впечатлением от того, как Кеннет на самом деле живет, о чем он мог судить по донесшемуся из-за двери аромату виски. Я заревновала и почувствовала себя в стороне от личной жизни Кеннета.

Когда Джон ушел в армию, Путцель настоял на том, чтобы занять его место. Я сопротивлялась этой катастрофе два года, но теперь дала слабину, потому что думала, что так я стану ближе к Кеннету: они с Путцелем были большими друзьями.

Я продолжала невразумительный роман с Марселем. Эта связь никогда не значила много ни для одного из нас; мы знали друг друга так долго, что были как брат и сестра. Я звонила ему, если у меня было настроение, или он приходил в галерею и вел меня на свидание на обед. Вместе с тем он был моим исповедником и знал все о моих отношениях с Кеннетом. Мне часто было сложно оторваться от Кеннета ради встреч с Марселем, и один раз я позвонила ему из бара и отменила встречу под предлогом того, что я слишком пьяна, в чем точно не соврала. Марсель всегда делал вид, будто ему все равно. Он не верил в эмоции и точно не верил в любовь, но чувствовал он больше, чем говорил. Быть с Кеннетом всегда значило пить сверх меры. Думаю, Марсель понимал, что я чувствую к Кеннету, и скоро прекратил наши отношения, сказав, что я веду себя слишком неосторожно и его жена может обо всем узнать. Я согласилась с ним и вздохнула с облегчением, когда все было кончено: теперь я могла сосредоточиться на Кеннете. Когда я не пошла к Марселю, Кеннет спросил, не пожалею ли я об этом, намекая на то, чего я не получу, если останусь с ним. Конечно же, мне это было совершенно не важно.