На пике века. Исповедь одержимой искусством

С появлением Синдбада нам стало не хватать комнат в «Лютеции», поэтому мы на шесть месяцев сняли апартаменты на бульваре Сен-Жермен. Обстановка в них была прустианская, и мы постарались придать им какой-то уют. Виконт де Камбон, наш арендодатель, пришел в ужас, когда мы заменили его утварь в стиле Людовика XVI (ее мы спрятали в чулане) на французскую деревенскую мебель. Мы привезли с собой всю библиотеку Лоуренса и все книги, что я получила на свадьбу от своей американской семьи. Когда мы потом съезжали из этой квартиры, мы устроили из их перевозки на бульваре Сен-Жермен целое представление: швыряли их в окно и собирали на улице по страницам.

В новой квартире мы проводили потрясающие богемные вечеринки. Лоуренс заставил меня купить парчовое вечернее платье от Пуаре. Теперь, когда я снова похудела, оно сидело на мне идеально. Я носила головной убор, который мне сшила русская девушка, невеста Стравинского. Это была тугая золотая повязка-сетка, в которой я походила на Тутанхамона. Ман Рей сфотографировал меня в этом костюме с длинным мундштуком во рту. Вышло великолепно. В те дни я не пила и скучала на этих пьяных вечеринках. Я ненавидела, когда людей тошнило у меня дома, и в особенности не выносила, когда на моей постели занимались любовью. Одна особа как-то раз забыла у нас корсет и вернулась за ним позже. После ухода гостей я, как моя тетка, ходила по квартире с бутылкой «Лизола». Я ужасно боялась подцепить какое-нибудь венерическое заболевание.

На одну из таких вечеринок я пригласила племянницу моей матери, которая приехала в Париж на медовый месяц со своим вторым мужем, избавившись от того повесы, за которого она к моему негодованию вышла вместо одиннадцатилетней меня. На этой вечеринке ее привели в восторг двое красивых юношей, которые танцевали, близко прижавшись и заключив друг друга в объятия. Я заставила ее весь вечер сидеть и сторожить столовое серебро, сказав, что не знакома с половиной гостей, — Лоуренс выпивал в баре и позвал к нам случайных людей. По воскресным вечерам двери нашего дома не закрывались. На другой вечеринке Кики, любовница Ман Рея, ударила его в лицо и назвала грязным евреем. При этом присутствовала моя мать, и ее это так взбесило, что она высказала Кики все, что о ней думает.

Моя мать придерживалась куда более традиционных взглядов, чем я, и без конца приглашала нас с Лоуренсом на свои званые вечера в «Ритц». При этом ей все равно нравились наши богемные вечеринки. Она близко подружилась с миссис Вэйл, и та втянула ее в Американский женский клуб, ее оплот. То время, вероятно, было лучшим для моей матери, потому что она наконец могла жить для себя. Ее больше не истязали измены моего отца, и все ее дочери вышли замуж, хотя она продолжала упорно за нами следить. Она звонила мне каждое утро — сообщить, что на улице холодно или идет дождь, что мне нужно надеть теплое пальто или галоши. Это сводило меня с ума, но больше всего я не могла терпеть ее приемы в «Ритце» и то, что мне постоянно твердили, как я неправильно живу. Всех, кто не был богат, она называла попрошайками, а женщин, имевших любовников, — «Н. О.», то есть никчемными особами. Ее ужасно разочаровало, что я не вышла замуж за еврея-миллионера. Лоуренс ей все равно нравился, потому что с ней флиртовал. Ей много раз предлагали выйти замуж, но она всегда отказывала. Одно из предложений поступило от сицилийского герцога, который написал ей письмо с просьбой одолжить ему денег на обратный билет в Америку, сокрушаясь при этом, что она не согласится выйти за него, ведь он не сможет «обеспечить ей привычную роскошную жизнь». К сожалению, она, по всей видимости, была из тех, кто выходит замуж один раз, и после неудачного брака с моим отцом она решила все свои силы посвятить устройству чужих партий.