На пике века. Исповедь одержимой искусством

Хотя Хейфорд-Холл и находился на окраине бесплодного Дартмура, поместью принадлежали собственные огромные сады, наполовину облагороженные, наполовину дикие. Один сад, длиной в полмили, был окружен цветочным бордюром. Там были прекрасные лужайки, теннисные корты с ухоженной травой и два пруда с лилиями, где мы купались, но тем не менее создавалось ощущение, будто окружающая нас природа девственна и является продолжением болотистой пустоши. С наступлением темноты во все стороны начинали разбегаться кролики. Через небольшой соседний лесок тек ручей, а еще один ручей был рядом с домом.

Вересковую пустошь сложно описать: так она разнообразна и огромна. Сотни квадратных миль, которые населяли только дикие пони, земли, усыпанные костями, а то и целыми скелетами. На них росли лишь полынь да вереск. Болота покрывали пушистые белые цветочки, как будто предупреждая об опасности. Пустошь изобиловала ручьями и валунами. Ее рельеф был холмист, но иногда встречались великолепные ровные участки для конных прогулок. Где-то на другой стороне пустоши стояла Дартмурская тюрьма, но дорога туда и обратно занимала целый день верхом. Диких пони раз в год загоняли и объезжали. Мы арендовали их для прогулок, и, хотя эти нелепые создания совершенно не подходили для верховой езды, дети кое-как научились управляться с ними в загоне. Через несколько недель мы взяли их с собой в пустошь. У нас была одна настоящая лошадь. Когда пони сбрасывали детей и начинали нести, эта лошадь, на которой обычно ездил Джон, бросалась вдогонку.

Пони принадлежали однорукому эпилептику, который был очень добр и терпелив с детьми. Он никогда не уставал и не жаловался и приводил к нам по восемь пони за раз. Их уздечки и седла все время соскальзывали или рвались, а стремена невозможно было выровнять. Я помню одно седло, у которого не держалась подпруга, и в нем я съезжала все дальше и дальше вперед, пока не оказалась у пони на шее. В первый год обошлось без несчастных случаев. Следующий год стал фатальным, но об этом позже.

Разумеется, Эмили проводила все лето с нами и постоянно пыталась заполучить лучшую лошадь (хотя у нас всего-то и была одна хорошая). Эту охотничью кобылу звали Кейти. Остальные жалкие существа носили имена Старлайт, Молли, Трикси, Полли, Рони и так далее.

Как-то раз Синдбада сбросил Старлайт, любимец детей. Синдбад встал по центру загона и стал кричать: «Старлайт, Старлайт, вернись!» Но Старлайт ускакал, и за ним пришлось гоняться несколько часов. Большую опасность представляли болота, по ним нас водил однорукий конюх, который знал все тропы через пустоши. Часто мы оставляли его с детьми и вдвоем с Джоном скакали прочь — мы могли идти галопом часами, потом терялись и чудом не попадали в трясину. Однажды Джон заехал в болото. Мы с Эмили закричали ему, чтобы он спешился, что он сделал и едва успел вытащить из топи лошадь.

В Хейфорд-Холле мы жили в полном отрыве от внешнего мира. Мы не видели никого, кроме наших гостей. Джуна и Эмили с сыном были с нами все время, а по выходным мы приглашали к себе друзей.

Отец Эмили, джентльмен пуританских взглядов из Новой Англии, приехал к нам в первое лето. Само собой, он решил, что я замужем за Джоном, и стал называть меня миссис Холмс, как и две служанки, оставшиеся охранять дом на случай, если мы станем вести себя по-варварски. Отца Эмили восхитил наш образ жизни и в особенности Джон. Он сказал Эмили, что Джон кажется ему сверхчеловеком из другого мира. Джуна привела его в ужас. Она называла его Папой, и ему это совершенно не нравилось.

Отца Эмили возмутило поведение его дочери: она бывала жадной за столом и закатывала скандалы, когда ей не позволяли ездить на Кейти — а ведь та была лошадью Джона. Как-то раз, когда отец отчитал ее за манеры за столом, она сказала: «Не хочу быть свиньей». Я спросила: «А кем же ты тогда хочешь быть?»

Джуну раздражало, что Эмили монополизировала Джона и не желала отпускать его ни на минуту. Они часто засиживались до утра; Джон пил, а Эмили нет. Она очень редко дотрагивалась до алкоголя. Ей это было не нужно — она и так была постоянно перевозбуждена. Джуна как-то сказала, что она станет прекрасным собеседником, если ее слегка оглушить.