На площади. В поисках общественных пространств постсоветского города

Все перечисленные выше площади были построены по некоему государственному генплану, за государственные же деньги. Ни одна не возникла путем стихийной застройки, очень немногие испытали на себе сколько-нибудь существенное влияние от повышения цен на землю, частного землевладения или любого другого вида частной собственности. В этих государственных, застроенных как единый комплекс площадях, как правило, видят лишенные уличной жизни и человеческого тепла иерархически организованные пространства. Но как поступить, если история на вполне законных основаниях преподносит вам tabula rasa – полностью свободное пространство, на котором еще недавно был пустырь? Сможете ли вы сымитировать стихийно организованный буржуазный город, замешанный на земельной конъюнктуре, частных интересах и превратностях архитектурной моды? А если и смогли бы – правильный ли это путь? Таковы ключевые вопросы, возникающие при рассмотрении Потсдамерплац – баснословной площади, которой посвящены многочисленные исследования. Но, если в 1989 году здесь был лишь всеми ветрами продуваемый пустырь – полоса отчуждения возле Берлинской стены, то до 1961-го тут, надо думать, было на что посмотреть. Потсдамерплац – это обросший легендами ур-текст (ur-text), прототип модернизма. Здесь потакали прихотям любителей городской сутолоки – перекресток был застроен внешне непритязательными доходными домами эпохи Вильгельма, но внутри это были дворцы удовольствий, а по улице фланировали денди, которых подкарауливали ночные бабочки и прочие удовольствия и соблазны. Модернизм Neues Bauen появился здесь, когда по одному из так и не завершенных планов реконструкции города Мартин Вагнер оставил потомству Колумбус-хаус Эриха Мендельсона с его плавными изгибами, а также расположенные неподалеку Шел-хаус и Европа-хаус. Пережившие войну здания были большей частью снесены, поскольку оказались между американским и советским секторами. Сохранился лишь ничем не примечательный вильгельмовский Хаус-Хут, а также фундамент универмага Wertheim, который почти все 1990-е занимал техноклуб Tresor. После объединения Германии городские власти собрали активы и продали их четырем международным инвестиционным компаниям к справедливому и весьма ярко выразившемуся негодованию шумных берлинских ультралевых, у которых, естественно, были несколько другие ожидания, во что превратится город после Wende (перемен).

Считается, что попытка создателей новой Потсдамерплац устроить новый центр на пересечении когда-то насильственно разъединенных восточной и западной частей города в целом не удалась. Исследования показали, что бывают здесь в основном туристы, да и тех влечет сюда прежде всего богатая история площади. План состоял в том, чтобы возродить здесь судорожное биение городского пульса, однако большинство машин на площади – это туристические автобусы с открытой палубой. Живая сила современного Берлина концентрируется в других районах – анархисты, сквоттеры и хипстеры разных мастей базируются в Кройцберге и Фридрихс-хайне, яппи благородных профессий – в Митте и Пренцлауэрберге, и те и другие предпочитают по-своему использовать вильгельмовские и гэдээровские пространства. Обе эти группы презирают новое место в интерпретации планировщика Ханса Штимана с невыразительными фасадами жилых и офисных зданий за холодность, безликость и отсутствие присущей Берлину витальности. Потсдамерплац выполнена в любимом Штиманом стиле, в наиболее откровенном его изводе. Стиль этот характеризуется стремлением организовать торгово-спекулятивную толчею и в то же время соблюсти архитектурную целостность (большинство фасадов выложено каменными плитами, почти все – примерно одинаковой этажности, и только высоткам позволено вознестись аж до двадцать пятого этажа), но осуществить удалось, очевидно, только первое. Из всех пространств, рассмотренных в данном тексте, Потсдамерплац, пожалуй, наименее органично вписывается в общую ткань города и воспринимается не как место для общественных собраний и протестов, но как навязанная властями реконструкция, что интересно, поскольку эта площадь – единственная, полностью построенная при капитализме. Толком заработать на ней тоже не удалось – к 2008 году двое из первоначальных четырех дольщиков – Sony и Daimler продали свои активы, и за урбанистическим фиаско последовало финансовое. Несмотря ни на что, сложно не проникнуться к этой площади симпатией, оценить, пусть не самую удачную, попытку объединить два города, обхитрив яппи из Митте и творческую интеллигенцию Кройцберга. Нет, Потсдамерплац не нуждается в обосновании.

Это самая непохожая на площадь из всех берлинских площадей. Зона перед транспортным узлом – единственное публичное пространство (есть еще несколько частных территорий, о которых чуть ниже), и разбросанные по нему объекты нам много и о многом говорят. Сам транспортный узел Банхоф Потсдамерплац – пожалуй, самое убедительное из здешних архитектурных творений, прямолинейная, безупречно отделанная коробка из черного металла и стекла в стиле Ван дер Роэ с интерьером в духе Пиранези. Рядом расположены объекты исторического обоснования обоих режимов – Германской Демократической Республики и сегодняшней объединенной Германии. Первый представляет собой камень, обозначающий место, где во время ноябрьской революции 1918 года Карл Либкнехт провозгласил создание социалистической республики, а ГДР, как известно, претендовала на преемственность и вела свою историю от революционных спартаковцев. Рядом расположен объект самоутверждения буржуазной демократической Германии – несколько сохраненных фрагментов Берлинской стены должны напоминать, как в течение двадцати восьми лет властям ГДР приходилось держать свое население под замком. Рядом постоянная выставка одной фотографии: американские солдаты под флагами на границе своей зоны беспомощно взирают на возведение стены; и подпись: «Mexico». Это и есть самое похожее на общественное пространство место, которое патрулируют служители частных охранных фирм в костюмах, странным образом напоминающих форму нью-йоркских полицейских, как будто призванных подкреплять даже случайные ассоциации с Таймс-сквером. Если и есть тут какие-то параллели, то исключительно с программой «нулевой терпимости» Руди Джулиани. С точки зрения архитектуры, наиболее выигрышная сторона Потсдамерплац одновременно является и ее самой большой проблемой. Ее не назовешь постмодернистской – в ней нет того веселого жонглирования историческими аллюзиями, но на ретро она точно тянет. Вся площадь, за исключением нескольких неубедительных попыток, отыграна на архитектурном поле Веймарской республики – времени наивысшего расцвета немецкого модернизма. Одноименная создателю Башня Коллхоффа с ее угловатым фасадом из клинкерного кирпича – экспрессионистская вариация на тему Чили-хауса Хёгера в Гамбурге с похожими пространственными искажениями, из-за которых кажется, будто здание устремляется на перекресток, становясь активным участником движения. Здание Хёгера создавалось по цеховым, ремесленническим правилам, место каждого кирпича обозначено с большим тщанием увлеченной рукой; попробуйте найти что-нибудь подобное в башне Коллхоффа – вас ждет разочарование. Однако силу последней придает искренняя вера подлинного приверженца стиля – такой устремленный (почти) небоскреб легко представить в фильмах Фрица Ланга. Как адепты готики XIX века, которые так увлекались своими имитациями, что ходили по освещенным газовыми фонарями улицам в монашеском одеянии, так Коллхофф недрогнувшей рукой поворачивает часы вспять без подмигиваний и оговорок. Прямо напротив его башни – реконструкция первого берлинского светофора.

Прочие высотки не отличаются подобной достоверностью. Две башни Байсхайма (Beisheim Center) представляют собой еще более ровный и маловыразительный пример и без того приглушенного экспрессионизма Коллхоффа, речь, если угодно, об отеле «Ритц-Карлтон». На самую середину площади, задуманную как пульсирующий сгусток городской энергии, призванный вызывать восхищение, указывает выстроенная для Даймлера высотка Ренцо Пиано – деликатный компромисс, башня, которая так и не решила то ли она – не построенный стеклянный небоскреб веймарских времен, то ли – выложенный керамической плиткой офисный комплекс Штиманна. Те, кому пристало восхищаться качеством и подробной детализацией в архитектуре, найдут здесь много интересного, однако такая весьма дорогостоящая дотошность однозначно не прижилась в городе, девиз которого мог бы звучать как «бедный, зато сексапильный». Более удачной вышла другая высотка Пиано – опять-таки глубокое ретро, – направленная прочь от площади. Переплетение механистических деталей напоминает попытку реализовать один из фантазийных проектов Антонио Сант-Элиа 1910 годов, что выдает в Пиано не меньшего, чем Коллхофф, приверженца ретрофутуризма. В Потсдамерплац как раз и поражает это ощущение, будто оказался в довоенном научно-фантастическом фильме, словно здесь решили создать район, который Мартин Вагнер не мог в то время себе позволить; похожим образом в лучших образцах послевоенной немецкой музыки (Kraftwerk, Neu! Can, Basic Channel) чувствуется продолжение того, что было жестоко оборвано в 1933-м.

В Сони-центре, где можно буквально пройти сквозь 3D проекцию «Метрополиса», похоже, решили подробнее рассмотреть эту возможность. В целом Сони-центр Хельмута Яна представляется наиболее успешным проектом Потсдамерплац, по крайней мере в вопросах привлечения посетителей, которые и сосисок могут поесть и довольно милый Музей гино посетить – все под сенью всепогодного хай-тек навеса. Оголенные стальные каркасы, стеклянные лифты, атриум с громадным куполом и прозрачная башня Фостерескве (Fosteresque) кроме прочего напоминают, что архитектура продолжала развиваться и после 1933 года. Лучше всего здесь ночью – на площади ни души, везде неоновая подсветка для создания атмосферы центра города, эдакой Пикадилли, где всегда полно народу. Пустынная Потсдамерплатц производит наиболее глубокое впечатление.

Именно ночью площадь раскрывается как современный центр города, полюбить который люди не в состоянии в силу собственной провинциальности: пустынная и сияющая Потсдамерплатц представляется благородной ошибкой. Присущая ей скука проступает только при свете дня. Особенно в той, спроектированной Ричардом Роджерсом части комплекса Даймлер, где желтые жалюзи цилиндрических объемов слишком приветливо сочетаются с красной плиткой фасада и другими деталями экстерьера. Здесь, пожалуй, проходит четкая граница, где одержимость конструктивизмом и готикой, проявившаяся в его Ллойдз-Билдинге уступает место соглашательству регенерационной архитектуры. Здесь Роджерс открыто противопостоит ретроориентации Потсдамерплац, но предложить ему, судя по результату, особо было нечего. Напротив квартал Джорджио Грасси – ряд краснокирпичных коробок от школы Альдо Росси, чей вызывающий архитектурный аскетизм производит куда более мощное впечатление своим суровым отказом от зрелищности и увеселения публики. Дальше площадь заканчивается, и заброшенные пустыри ее задворков смотрятся карикатурой на ее же плотную застройку.

Архитектура, может, и не первостатейная. И все же не хуже, чем на гэдээровской Александрплатц, хотя, конечно, и не лучше. Это то, что получилось на «крупнейшей строительной площадке Европы», однако следующие за ней по размаху площадки Варшавы и Москвы не могут похвастаться хоть сколько-нибудь сравнимой по качеству архитектурой или степенью интегрированности в городское пространство. И то, что у площади есть доминирующая концепция, пожалуй, предпочтительней подхода «всех звезд на площадь соберем», каким могли бы руководствоваться, если бы строительство курировал не Ганс Коллхофф а, скажем, Дэнни Либескинд. Самое удивительное в том, что здесь, на этой подвластной корпорациям территории, больше, чем где бы то ни было, ощущается пресловутая пустота и уныние советской площади. Потсдамерплац не стала местом собраний, не стала частью «полиса», и причин тому много – от нежелания Востока и Запада принять специально созданную нейтральную территорию как место встречи до чрезмерной приватизации пространства и избытка частной охраны. Не удивлюсь, если городские власти теперь кусают локти, что когда-то выдворили с площади клуб Tresor, который мог бы привнести бодрость и вибрацию уличной жизни, которой ей так заметно не хватает. На демонизируемой Александрплац техноклубы счастливо работают до сих пор. Потсдамерплац остается площадью «периода после холодной войны», которая еще не созрела для освоения; пространством, где новый виток истории начнется едва ли.

По крайней мере, пока не упадут цены на аренду.