На поле славы

Тачевский никогда не говорил ей о своей любви, но она прекрасно знала о ней, хотя и притворялась, что не знает и вообще не хочет знать ни о чем, что с ним происходит. И издевалась над ним, как ей только нравилось. Однажды, когда на нее напал рой пчел, она спряталась под его кафтан и прижалась к его груди, но потом целых два дня не хотела простить ему этого. Моментами девушка обращалась с ним прямо презрительно, а когда ему казалось, что все уже потеряно, она умела одним нежным взглядом, одним теплым словом переполнить его сердце невыразимой радостью и надеждой. Когда из-за каких-нибудь празднеств, именин или охоты у соседей Тачевский несколько дней не появлялся в Белчончке, она сильно тосковала по нему, но когда он приходил, мстила ему за свою тоску и долго мучила его. Но самые ужасные минуты переживал он, когда в доме были гости, а между ними какой-нибудь молодой человек, красивый и знатный. Тогда Яцек Тачевский думал, что в ее сердце нет даже и простой жалости. Так думал он и теперь, глядя на Циприановича, а рассказы Грота о войне только подливали горечи в уже и так переполненный кубок его мыслей.

Тачевский привык уже владеть собой в доме Понговского, однако за ужином он едва мог усидеть, прислушиваясь к разговору девушки со Станиславом Циприановичем. Несчастный заметил, что тот ей действительно нравится, так как он был любезным, милым и далеко не глупым малым.

Разговор все время вращался вокруг будущего набора. Узнав от Грота, что он сам будет, вероятно, производить набор в этой местности, Циприанович повернулся вдруг к девушке и спросил:

— Вы какой полк предпочитаете?

А девушка искоса взглянула на него и ответила:

— Гусарский.

— Из-за крыльев?

— Да. Однажды я видела гусаров и подумала, что это какое-то небесное войско. Потом они снились мне две ночи подряд.

— Не знаю, приснюсь ли я вам, если стану гусаром, но что вы не раз приснитесь мне, в этом я уверен, — и тоже с крыльями.

— Почему так?

— Как ангел.

Панна Сенинская опустила глаза, и тень от ресниц упала на ее розовые щечки. Помолчав, она произнесла:

— Станьте гусаром.

Тачевский стиснул зубы и провел рукой по вспотевшему лбу, но за ужином он не дождался от нее ни одного слова, ни взгляда. Только когда все встали уже из-за стола и в комнате раздался шум передвигаемых стульев, над его ухом прозвучал любимый голосок:

— А вы тоже пойдете на войну?

— Только затем, чтобы умереть! — ответил пан Яцек.

И в этом ответе прозвучал такой искренний вопль и боль, что любимый голос отозвался снова, как бы с волнением:

— Зачем опечаливать людей?

— Все равно никто по мне не заплачет.

— Откуда вы знаете? — в третий раз прозвучал голос девушки.

Потом она быстро присоединилась к толпе гостей, точно видение промелькнув мимо него, и точно роза расцвела в другом конце комнаты.

Между тем старики уселись после ужина с кубками меда и, наговорившись вдоволь на общественные темы, повели беседу о частных делах. Пан Грот водил некоторое время глазами за панной Сенинской и, наконец, сказал:

— Это тебе не шутка! Посмотрите-ка, брат, на этих молодых людей, как они точно бабочки на огонь летят. Да и не удивительно! Я бы и сам полетел, кабы не года.

Но пан Понговский махнул недовольно рукой.

— Действительно бабочки, только серые.

— Как? Но ведь Тачевский же не серый.

— Но зато бедняк. Букоемские тоже не из простых. Они называют себя родственниками святого Петра, но это может послужить им протекцией на Небе, а пока на земле они все четверо служат в королевской сторожке, как простые лесничие.

Пан Грот удивился родству Букоемских не меньше, чем в свое время пан Понговский, и начал подробно расспрашивать о них, пока, наконец, не рассмеялся, говоря:

— Святой Петр — великий апостол и я не хочу непочтительно отзываться о нем, тем более, что, будучи стариком, я скоро буду нуждаться в его покровительстве. Но, говоря между нами, как происхождение… ну, одним словом, тут нечем особенно хвастаться… Он был рыбак и больше ничего… Святой Иосиф, который ведет свой род от Давида — да! Вот тут есть о чем поговорить.

— Я и говорю, что здесь нет никого достойного этой девушки, и не только среди тех, кого вы видите теперь под моей кровлей, но и во всей округе.

— А вон тот, что сидит возле пани Винницкой?.. Похоже, вежливый кавалер.

— Циприанович? Да! Вежливый-то он, вежливый, да только род их армянский, только в третьем или четвертом поколении ставший благородным.

— Так зачем же вы их приглашаете? Купидон хитер и не успеешь оглянуться, как они тут кашу заварят.

Пан Понговский, еще при представлении молодых людей упоминавший, чем он им обязан, еще раз подробно рассказал о нападении волков и об их помощи, благодаря которой он уж из одной благодарности должен был пригласить своих спасителей к себе в дом.

— Правда, правда, — подтвердил пан Грот, — но амур все-таки может наварить тут каши, ведь и в девушке кровь, а не вода.