На поле славы

— Отец благодетель, Господь видел нашу невинность!.. Когда мы узнали от пани Дзвонковской, что у сиротки все тельце в синяках, то вернулись в этот флигель в таком огорчении, что, если бы не баклага вина, присланная нам хозяином, сердца наши, вероятно, разорвались бы на части! Говорю вашему преподобию, мы пили и плакали, пили и плакали! Мы помнили также, что это не какая-нибудь девчонка, а панна из сенаторского рода!.. Ведь известно, к примеру сказать, лошадь, чем благороднее у нее кровь, тем тоньше шкура. Стегни кнутом любую клячу, она и не почувствует, а у благородного коня сейчас же шрам выскочит!.. Подумайте же, отец благодетель, какая нежная кожица и на спине и всюду должна быть у такой барышни! Разве не как облатка? Сами скажите!

— А, какое мне дело до ее кожи! — сердито отвечал ксендз Войновский. — Расскажите лучше, как вы поймали Мартьяна.

— Мы поклялись пану Циприановичу, что не изрубим его, но мы знали, что старый Кржепецкий приедет сюда, и нам пришло в голову, что Мартьян выедет ему навстречу. Тогда, по предварительному уговору, двое из нас взяли у одной лесничихи бочку с ощипанными перьями и привезли ее до света в смоловарню, а двое других выбрали на месте бочку самого густого дегтя и стали ждать у избы. Смотрим, едет старый Кржепецкий. Не то! Пускай себе едет! Ждали, ждали, так что и ждать надоело! Думали, уж не ехать ли в Белчончку, как вдруг работник смоловарни дал нам знать, что Мартьян едет по большой дороге. Выехали и мы и стали поперек дороги: «Челом!» — «Челом!» — «Куда направляетесь?» — «Вперед, говорит, прямо в бор!» — «А кому во вред?» — «Во вред, говорит, или на пользу, не ваше дело. Отстаньте!» — и хватается за саблю. А мы его за шиворот! Ого! Не может быть! Вмиг стащили его с лошади, которую Ян подхватил под уздцы, и поволокли. Он начал кричать, брыкаться, кусаться, скрежетать зубами, а мы его моментально потащили к бочкам, которые стояли одна возле другой, и приговариваем: «А такой-сякой сын! Будешь обижать сирот? Будешь позорить девушек, не обращая внимания на их род? Будешь хлестать их по плечам и думать, что никто за них не заступится! Так знай же, что есть добрые сердца!» И бух его головой в самый деготь! Потом вытащили и снова: «Знай, что есть добрые души!» — и бух в перья. «Знай, рыцарское благородство!» — бух еще раз в деготь. «Знай Букоемских!» — и опять бух в перья. Хотели мы и в третий раз, да смоловар начал кричать, что он задохнется. Впрочем, он уже достаточно облепился так, что ни носа, ни глаз не было видно. Тогда мы усадили его на седло с арчаком и крепко связали ноги под брюхом лошади, чтобы он не слетел. Коня мы вымазали дегтем и обсыпали пухом, а потом хорошенько исполосовали его кнутами и, сняв узду, погнали вперед.

— И пригнали сюда?

— Мы хотели показать сиротке диковинного зверя, чтобы хоть немного потешить ее и доказать наши братские чувства.

— Хорошо вы ее потешили! Увидев все это через окно, она чуть не умерла от страха.

— Ну зато, когда она придет в себя, наверное, подумает о нас с благодарностью. Сироте всегда приятно чувствовать над собой опеку!

— Вы причинили ей больше зла, чем добра! Кто знает, не отнимут ли ее теперь Кржепецкие?

— Как это? Ради Бога! Разве мы дадим?

— А кто будет защищать девушку, когда вас посадят в тюрьму?

Услышав это, братья сильно огорчились и начали смущенно переглядываться.

Наконец Лука ударил себя по лбу и воскликнул:

— В тюрьму нас не посадят, потому что мы раньше того уедем на войну, но если так, если дело идет о безопасности панны Сенинской, то и для этого найдутся средства!

— Ой-ой-ой! — воскликнул Марк.

— Какое средство? — спросил ксендз.

— Мы пошлем Мартьяну вызов, как только он выздоровеет. Уж он не выйдет живым из наших рук.

— А если он сейчас умрет?

— Ну, тогда Божья воля.

— Но ведь вы-то поплатитесь головами!

— Пока дойдет до этого дело, мы еще нащелкаем турок, и за это Господь вознаградит нас. А вы, ваше преподобие, заступитесь только за нас перед паном Циприановичем. Ведь если бы Стах был здесь, он бы тоже купал Мартьяна вместе с нами.

— А разве Яцек — нет? — спросил Матвей.

— Ну, Яцек устроит ему еще лучшую баню! — невольно воскликнул ксендз.

Дальнейший разговор был прерван появлением пана Циприановича, пришедшего к ним с каким-то важным решением. Он заговорил с величайшей серьезностью: