На полголовы впереди

Вечером в субботу и ранним утром в воскресенье я укладывал вещи в новый чемодан, привезенный из Англии, и большую спортивную сумку, купленную в Торонто. В чемодан я сложил костюм, в котором собирался изображать богатого молодого владельца, кашемировый пуловер и парадные сорочки, а в сумку — новую одежду более молодежного стиля, которую Томми будет носить в свободное от работы время: джинсы, футболки, мохнатую фетровую шляпу и тренировочный костюм. Скандинавский свитер, в котором я ездил на «Вудбайн», я спрятал в чемодан — на случай, если он запечатлелся у кого-нибудь в памяти, и надел темные брюки, рубашку с открытым воротом и короткую темно-синюю куртку на «молнии» с голубыми полосами вокруг талии и на рукавах.

Дорогие коричневые туфли богатого молодого владельца пришлось убрать.

Следуя указаниям отдела форменной одежды, Томми предстояло носить новые, хорошо начищенные черные с черными же носками.

В сумку Томми попали бинокль-фотоаппарат и щипцы для завивки волос (на всякий случай), а фотоаппарат в виде зажигалки я всегда носил в кармане. Кроме того, Томми достались предназначенные для богатого молодого владельца бритва и зубная щетка, а также его нижнее белье, пижама и запас фотопленок. К чемодану, где лежал мой паспорт, был прикреплен ярлык «Мерри и компании» с адресом отеля «Четыре времени года» в Ванкувере, а на сумке никаких ярлыков не было.

Когда все было готово, я позвонил в Англию генералу Кошу и рассказал ему про Даффодил Квентин и про трогательную сценку у финиша. — Черт! — сказал он. — Ну почему всегда так получается? Выигрывает абсолютно не тот, кто должен выиграть!

— Публику это, по-моему, не слишком огорчило. Лошадь была третьим фаворитом, на нее очень неплохо ставили. Остальные владельцы, видимо, против Даффодил Квентин ничего не имеют, — конечно, они могут и не знать о гибели трех ее лошадей. Они наверняка примут в свой круг и Филмера — вы же знаете, как благопристойно он может выглядеть, а слухи о его процессе вряд ли привлекли здесь большое внимание: ведь суд закончился, едва успев начаться.

Филмер с Даффодил уехали со скачек, по-видимому, в ее автомобиле, с шофером.

— Жаль, что вы не смогли поехать за ними.

— А я поехал — в прокатной машине. Они приехали в отель, где остановились Филмер и все остальные владельцы с поезда, и отправились в бар выпить. После этого Даффодил уехала в своем «Роллс-Ройсе», а Филмер пошел наверх. Я ничего особенного не заметил. Вид у него был спокойный.

— Вы уверены, что они не обратили на вас внимания в отеле? — спросил бригадир.

— Совершенно уверен. В этом отеле холл величиной с вокзал. Там сидели и ждали кого-нибудь десятки людей. Ничего трудного.

Нетрудно было и проследить за ними по дороге с ипподрома. Когда я подошел к тому месту, где мой шофер поставят машину, мне было хорошо видно, как вдалеке, у самого выхода, Филмер с шофером бережно усаживают Даффодил в ярко-синий «Роллс-Ройс». Мой шофер, удивленно подняв брови, но не задавая никаких вопросов, согласился не терять «Роллс-Ройс» из вида и без труда ехал за ним до самого города. В отеле я щедро расплатился с ним наличными, отослал его и вошел в огромный холл как раз вовремя, чтобы увидеть, как спина Филмера скрылась в дверях полутемного бара.

Никаких важных результатов это не принесло, но мне нередко приходилось проводить так целые дни, а заметить что-то необычное, когда оно случается, можно, только если знаешь, как все идет обычно.

— Не можете ли вы мне сказать, — осторожно спросил я генерала, — не слышал ли кто-нибудь, чтобы Филмер открыто грозят сорвать это путешествие на поезде?

Наступила пауза. Потом генерал произнес:

— А почему вы об этом спросили?

— Билл Бодлер что-то такое говорил.

Помолчав немного, генерал сказал:

— Филмер был вне себя от ярости. Он сказал, что хозяева ипподромов всего мира могут возбуждать против него сколько угодно дел, но он найдет способ сунуть им палку в колеса, и они об этом пожалеют.

— Когда он это сказал? — спросил я. — И почему... и кому?

— Видите ли... — после некоторого колебания произнес он и вздохнул. Бывает, что все идет насмарку, вы же знаете. После того как его оправдали, дисциплинарная комиссия Жокейского клуба вызвала Филмера на Портмен-сквер, чтобы предостеречь на будущее, а Филмер заявил, что они ничего не могут ему сделать, и вообще держался возмутительно нагло. В результате один из членов комиссии вышел из себя и сказал Филмеру, что он последний подонок, что ни один человек, имеющий отношение к скачкам, не сможет спать спокойно, пока его не лишат допуска, и что теперь это станет первейшей заботой хозяев ипподромов всего мира.

— Ну, это, пожалуй, некоторое преувеличение, — заметил я, тоже вздохнув. — Вероятно, вы при этом присутствовали?

— Да. С обеих сторон брань просто висела в воздухе. Скверная история.

— Значит, Филмер действительно может рассматривать этот поезд как свою мишень, — сказал я с огорчением.

— Может.

Я подумал, что те усилия и траты, на которые он пошел, чтобы попасть на поезд, теперь выглядят все более зловеще.