Он постучал в дверь Филмера.
— Они все в ресторане, но на всякий случай сначала стучитесь, — сказал он.
— Ладно.
Мы вошли в купе Филмера.
— Сложите кресло, пока я здесь, — если понадобится, я вам помогу.
— Хорошо.
Я сложил — не слишком проворно — кресло Джулиуса Аполлона. Проводник похлопал меня по плечу и ушел, сказав, что начнет, как обычно, с дальнего конца и мы сможем встретиться посередине.
— И большое вам спасибо, — добавил он. Я помахал ему рукой. Знал бы он, что благодарить его должен я… Оставив дверь открытой, я опустил койку Филмера в ночное положение, разгладил нижнюю простыню и отогнул угол верхней, как мне было показано.
Потом я сунул руку в пространство между койкой и стеной, служившее гардеробом, взялся за ручку черного портфеля крокодиловой кожи, вытащил его и поставил на постель. Ноль-четыре-девять. Один-пять-один. Пальцы у меня дрожали от нетерпения. Я принялся крутить крохотные колесики. Движения мои были неуклюжими, хотя сейчас нужно было действовать особенно точно.
Ноль-четыре-девять… Теперь нажать… Щелк!
Один-пять-один. Нажать… Щелк! Замки открыты. Я положил портфель плашмя на нижнюю простыню, немного откинув верхнюю, и открыл его. Сердце у меня бешено стучало, дыхание перехватило.
Первым мне попался под руку паспорт Филмера. Я перелистал его — сначала бегло, потом более внимательно — и, немного переведя дух, нервно рассмеялся про себя. Номер паспорта Филмера был Н049151. Да здравствует генерал!
Я положил паспорт на постель и просмотрел остальные бумаги, не вынимая их и не перекладывая. Большая часть не содержала ничего интересного: вся рекламная макулатура, касающаяся путешествия, несколько вырезок из скаковых газет и одна — из местной газеты Кембриджа, где говорилось о строительстве нового библиотечного корпуса для одного из колледжей благодаря щедрости канадского филантропа Мерсера П. Лорримора. "Господи боже!" — подумал я. А под этой вырезкой лежало письмо — фотокопия письма. Я молниеносно пробежал его глазами, всем своим телом ощущая приближение опасности, чувствуя, как кровь приливает к голове.
Письмо было короткое. Напечатанное на машинке. Без адреса, без даты, без обращения и без подписи. Вот что в нем говорилось:
"По вашей просьбе я исследовал трупы семи кошек, обнаруженных распятыми, выпотрошенными и обезглавленными в саду колледжа. Могу сказать лишь, что это намеренное истязание. По моему мнению, это не ритуальное жертвоприношение. Кошки были убиты на протяжении, вероятно, трех недель, последняя из них — вчера. Все, за исключением последней, были спрятаны под сухими листьями и после смерти подверглись нападению насекомых и животных, питающихся падалью. В момент распятия и потрошения все они были еще живы. Большинство, хотя и не все, были еще живы в момент обезглавливания. Останками я распорядился так, как вы просили".
Рука у меня заметно дрожала. Я перевернул следующие несколько листов, оказавшиеся отчетами биржевых брокеров, и потом, на самом дне, наткнулся на маленькую желтую записку — она была прикреплена к документу большого формата, озаглавленному: "Акт о передаче недвижимости".
Записка гласила: "Это придется подписать вам, а не Айвору Хорфицу, но полагаю, что мы сможем сохранить это в тайне".
Я стал просматривать текст, с трудом разбираясь в юридическом жаргоне ("…и весь вышеупомянутый участок земли, зарегистрированный под номером SP 90155, к западу от…"), и тут из коридора послышался приближающийся голос проводника спального вагона:
— Томми, где вы?
Я захлопнул портфель и сунул его под верхнюю простыню. Паспорт оставался на виду. Я запихнул его под подушку, поспешно вышел из купе и закрыл за собой дверь.
— Вы провозились там целую вечность, — сказал он снисходительно. — Не могли опустить койку?
— В конце концов смог, — ответил я хрипло — горло у меня пересохло.
— Ладно. Я забыл дать вам шоколадки. — Он протянул мне коробку с большими конфетами в серебряной обертке. — Кладите по одной на каждую подушку.
— Хорошо, — сказал я.
— С вами все в порядке? — с любопытством спросил он.
— О, да. Просто в ресторане было очень жарко.
— Это верно.