На полголовы впереди

Хорошо бы Маклахлана не съели медведи, подумал я. (И они его не съели: неделю спустя он попался на краже инструментов в эдмонтонском депо и позже был вместе с Филмером осужден за тяжкое преступление — попытку устроить крушение поезда — главным образом на основании показаний одного человека, временно работавшего в составе поездной бригады и одетого в форму компании "Ви-Ай-Эй". Компания задним числом зачислила меня в свой штат и вознаградила рукопожатием. Филмер попал за решетку, хотя и доказывал, что не давал Маклахлану никаких конкретных указаний ни по какому поводу и незадолго до конца путешествия пытался остановить его. Было установлено, что он по собственной инициативе завербовал человека, склонного к актам саботажа, и то, что Филмер впоследствии изменил свои планы, не было сочтено достаточным оправданием. Филмер так и не узнал, что я не официант, потому что его адвокатам не пришло в голову об этом спросить, и в глазах присяжных ему очень повредило то, что он напал на беззащитного железнодорожника без всякого повода в присутствии многих свидетелей, хотя и знал о его сломанной лопатке.

Генерал просидел весь процесс с непроницаемым лицом. "Все прошло замечательно, — сказал он мне потом. — Даффодил Квентин просто молодец — как она убедила их, что бедный мальчик был зверски избит совершенно без всякой причины, если не считать того, что он спас их всех от ужасной смерти! Отличные показания. После этого у версии о том, будто он переменил свое решение, не осталось никаких шансов. Присяжным просто не терпелось признать Филмера виновным". Маклахлан, в свою очередь, клялся, что я чуть не прикончил его там, на рельсах, и пришел в ярость, когда ему не поверили. "Не знаю, сломал я ему там что-нибудь или нет, только этот официант дерется, как тигр, — сказал он. — Не мог Филмер его поколотить". Однако Филмер это сделал, и при свидетелях, факт есть факт.) Во вторник же, в день скачек на приз Жокейского клуба в честь Скакового поезда на ипподроме Выставочного парка, когда до суда оставалось еще много месяцев, а боль от ударов Филмера еще отнюдь не превратилась в воспоминание, председатель правления ипподрома зашел в свою личную комнату, чтобы повидаться с Мерсером и мной и показать нам, что можно отдернуть занавеску, закрывавшую правую стену, и тогда нам будет видно, что происходит в зале приемов.

— Вас им видно не будет, — сказал он. — Это полупрозрачное стекло. — Он потянул за шнур, и мы увидели все собравшееся там общество. — Я слышал, что сегодня утром все прошло хорошо, если не считать самого конца. — Он вопросительно посмотрел на меня. — Мистер Лорримор и Билл Бодлер просили обращаться с вами как с самым почетным гостем… но, может быть, вам лучше прилечь?

— Нет, сэр, — сказал я в ответ, я ни за что не соглашусь пропустить эту скачку.

Через стекло нам были прекрасно видны все лица, ставшие такими знакомыми за последние десять дней. Ануины, владельцы Красного Жара, супруги Янг…

— Могу я вас попросить?: — начал я.

— Хоть полцарства, так сказали Билл Бодлер и генерал Кош.

Я улыбнулся:

— Нет, не полцарства. Вон там стоит молодая женщина в сером костюме, со светлой косой и озабоченным выражением лица.

— Нелл Ричмонд, — сказал Мерсер.

— Вы не будете возражать, если она ненадолго придет сюда?

— Нисколько, — ответил председатель, и через несколько минут я увидел, как он что-то ей говорит. Но он, видимо, не сказал, кого она застанет в этой комнате, потому что, войдя и увидев меня, она удивилась и, как мне показалось, обрадовалась.

— Вы на ногах! Даффодил сказала, что тот официант был ужасно избит. — Она осеклась. — Я боялась…

— Что мы не полетим на Гавайи?

— Ох… — Это было что-то среднее между смехом и всхлипом. — Я не уверена, что вы мне так уж нравитесь.

— А вы постарайтесь как следует.

— Ну что ж… — Она раскрыла свою сумочку и принялась рыться в ней, потом подняла глаза и увидела через стекло всех остальных. — Как здорово, сказала она Мерсеру. — Вы оба с нами, хотя вас там и нет. — Наконец она нашла какой-то сложенный листок бумаги и протянула мне. — Я должна идти туда, нужно всех рассадить по местам.

Мне не хотелось, чтобы она уходила.

— Нелл… — сказал я и услышал, что в моем голосе слишком явно прозвучали и тревога, и просто физическая боль, но сказанного не вернешь. Выражение ее лица изменилось. Играм пришел конец.

— Прочтите это, когда я уйду, — сказала она. — И я все время буду здесь — за стеклом.

Она, не оглядываясь, вышла из председательской комнаты и вскоре появилась там, среди остальных.

Я медленно развернул листок бумаги, надеясь, что меня не ждет какая-нибудь скверная новость, и обнаружил, что это телекс. В нем говорилось:

"РИЧМОНД, ОТЕЛЬ "ЧЕТЫРЕ ВРЕМЕНИ ГОДА", ВАНКУВЕР.

ПОДТВЕРЖДАЕМ ОТПУСК ДВЕ НЕДЕЛИ НАЧИНАЯ НЕМЕДЛЕННО. ОТДЫХАЙТЕ. ЖЕЛАЕМ ХОРОШО ПРОВЕСТИ ВРЕМЯ".

Я зажмурился.

— Это надо понимать как отчаяние? — спросил Мерсер.