На полголовы впереди

— Ну, может быть, и сказала. Наверное, я не то имела в виду. Или не совсем то. Я не знаю, что я имела в виду. Почему трудно быть богатым?

— Слишком много искушений. Слишком много возможностей сбиться с пути.

— Вы хотите сказать — наркотики?

— Что угодно. Слишком много пар туфель. Слишком высокое мнение о себе.

Она поджала ноги под себя и обхватила коленки руками, глядя на меня поверх них.

— Никто не поверит, что у нас с вами был такой разговор. — Она помолчала. — Вы хотели бы стать богатым?

Это был вопрос, ответить на который я не мог. Избегая прямого ответа, я вполне искренне сказал:

— Ну, я бы не хотел ходить голодным.

— Мой отец говорит, — заявила она, — что человек не становится лучше оттого, что он богаче, — человек становится богаче оттого, что он лучше.

— Неплохо сказано.

— Он всегда говорит что-нибудь в таком роде. Иногда я его совсем не понимаю.

— Похоже, что ваш брат Шеридан, — сказал я осторожно, — не так уж счастлив.

— Счастлив! — презрительно отозвалась она. — Он никогда не бывает счастлив. За всю его жизнь я почти не видела, чтобы он был счастлив. Разве что тогда, когда над кем-нибудь смеется. Наверное, когда он над кем-то смеется, он счастлив, — неуверенно сказала она. — Только он всех презирает, поэтому над всеми и смеется. Мне очень жаль, что я не люблю Шеридана. Я хотела бы иметь потрясающего брата, который заботился бы обо мне, и мы с ним могли бы ходить во всякие места. Вот было бы весело. Только не с Шериданом, конечно, потому что это наверняка кончилось бы скандалом. Он ужасно себя ведет в этом путешествии. Гораздо хуже, чем обычно. Я хочу сказать, что мне за него стыдно.

Она нахмурилась: эти мысли не доставляли ей никакого удовольствия.

— Кто-то мне говорил, — сказал я, старательно скрывая жгучее любопытство, — что у Шеридана были какие-то неприятности в Англии.

— Какие-то неприятности? Я не должна вам этого говорить, но ему бы не миновать сесть в тюрьму, только они сняли обвинение. Я думаю, отец от них откупился… Вот почему Шеридан сейчас делает все, что говорят родители, они пригрозили, что стоит ему только пикнуть, как они дадут делу ход.

— А они еще могли бы дать делу ход? — как будто между прочим спросил я.

— Что такое срок давности?

— Это предельный срок, — сказал я, — по истечении которого человека нельзя судить за нарушение закона.

— Это в Англии?

— Да.

— Вы ведь англичанин, да?

— Да.

— Он сказал: "Берегитесь, срок давности истечет еще очень не скоро".

— Кто сказал?

— По-моему, это был адвокат. Что он имел в виду? Что Шеридан все еще… все еще…

— Может быть осужден?

Она кивнула.

— И так будет всегда?

— Может быть, долго.

— Лет двадцать?

По ее тону было ясно, что для нее это невообразимо долгое время.

— Если совершено что-то серьезное.

— Я не знаю, что он там сделал, — в отчаянии сказала она, — я только знаю, что это испортило нам все лето. Безнадежно испортило. И мне сейчас надо бы ходить в школу, но они заставили меня отправиться на этом поезде, потому что не хотели оставлять меня дома одну. Ну, не совсем одну — одну, если не считать прислуги. Это из-за моей двоюродной сестры Сьюзен Лорримор, ей семнадцать, — летом она сбежала с сыном их шофера, и они поженились, и в семье было просто настоящее землетрясение! А я понимаю, почему она это сделала, — они все время оставляли ее одну в этом огромном доме, а сами уезжали в Европу, и ей было скучно до безумия, и к тому же этот сын их шофера умница и отличный парень, и она прислала мне открытку, где говорится, что она ни о чем не жалеет. Моя мать до смерти боится, как бы я не сбежала с каким-нибудь…

Она внезапно замолчала, испуганно взглянула на меня и вскочила со скамейки:

— Я совсем забыла. Я забыла, что вы…

— Это ничего, — сказал я, тоже вставая. — Правда, ничего.

— Наверное, я слишком много болтаю. — Она была смущена и встревожена.

— Вы не…

— Нет. Ни слова, никому.

— Кит говорил, что мне надо бы придерживать язык, — сказала она с обидой. — Он не знает, каково это — жить как в склепе, когда все злятся друг на друга, а папа старается улыбаться. — У нее перехватило дыхание. Что бы вы сделали на моем месте? — спросила она.

— Сделайте так, чтобы ваш отец смеялся.

Это ее озадачило.

— Вы хотите сказать… сделать его счастливым?

— Ему нужна ваша любовь, — сказал я и указал на тропу, которая вела к отелю. — Если хотите идти первой, я некоторое время пережду.

— Давайте пойдем вместе, — сказала она.

— Нет, лучше не надо.

Обуреваемая противоречивыми чувствами, в которых я вряд ли помог ей разобраться, она нерешительно пошла по тропинке и, раза два оглянувшись, скрылась за поворотом, а я снова сел на скамейку, хотя уже становилось прохладно, поразмыслил о том, что она рассказала, и, как всегда, возблагодарил судьбу за то, что у меня была тетя Вив.