На полях Гражданской…

Новиков стоял на палубе и еле сдерживался, чтобы не отдать приказ смоленцам выбросить штатскую, тыловую публику за борт и грузить дроздовцев, сажать которых было на самом деле некуда.

Я не знала, кого больше жалеть: оставшихся в Верхне-Баканской сестер милосердия; застрявших в Тоннельной беженцев; брошенных в новороссийских лазаретах раненых; забытых на молу дроздовцев; наводнивших пристань лошадей… Кого?.. И мне стало вдруг все глубоко безразлично… Что-то зло заговорило во мне: «А ты разве можешь что-нибудь изменить? Поправить? А чего тогда себя изводить? Бесполезно мучить! Ведь сойдешь с ума». И я поняла, как очерствела за полгода войны, выдохлась.

Бородатый капитан поднял рупор:

– Отходим!

Матросы начали поднимать трап и рубить канаты.

«Николай» медленно отчаливал от пристани. Протяжно трубя, отдалялся от каменистого берега уже ничейной земли, разметая вокруг себя огромные водоросли. На середине бухты к пароходу прицепили баржу, набитую людьми. Мы по сравнению с пассажирами баржи оказались в завидных условиях. В таком перегруженном состоянии нам предстояло покинуть Новороссийск.

На выходе из бухты встретили миноносец «Пылкий», который, разбрасывая волны, шел полным ходом обратно к пристани. На его борту увидели командира добровольческого корпуса генерала Кутепова. Узнав, что 3-ий Дроздовский полк остался на молу, он шел ему на выручку.

– Настоящий командир! – одобрительно произнес Новиков.

Мы уходили. А за нами зловещим туманом спускались с гор большевики.

Это было 27 марта 1920 года.

Глава 4

1

Дул норд-ост. На рейде вытянулись корабли. Пароходы «Николай», «Бештау», «Корнилов»… Пароход «Корнилов» сутки назад привез из Румынии груз: винтовки, снаряды и пулеметы. Теперь они были не нужны. Оружие бросили. Спекулянты пытались забить пароход мешками с табаком, но его приступом вырвали из рук перекупщиков корниловцы, и погрузились сами.

Пароход «Николай» натужно гудел, клубы черного дыма вылетали и расплывались в море. Мутно-зеленые воды ударялись о борт. За ним тянулась баржа, переполненная людьми.

Трос звенел и потрескивал, как перетянутая струна. Скрылся из видимости мол. Горы медленно удалялись. Вдруг раздался удар. От натяжения трос лопнул и концом ударил по корпусу корабля. Пароход почувствовал легкость. Баржа осталась качаться на волнах. Страшные крики раздались оттуда. Но капитан парохода не сбавил ход, уводя корабль в море.

– Там ведь люди! – вырвалось из меня.

– Вижу, – ответил Новиков.

Ванда Иосифовна принялась успокаивать:

– Ольга, вы такая впечатлительная… На войне нельзя так…

Дико выл ветер. Затихал и потом снова дул с такой силой, что невозможно было находиться на палубе, и все сгрудились в проходах, каютах, кубриках, на лестницах, в трюме. Пароход шел в открытом море, его начало качать, забрызгал дождь, и густая мгла окутала судно. «Николай» давал протяжные гудки, чтобы не столкнуться с другим судном.

Приближалась последняя пядь земли, где нас ждали. Каждый думал об этом клочке суши и подводил итог пройденному. Кто думал о причинах неудачного похода на Москву; кто о том, выполнил ли он или не выполнил свой долг перед Отечеством; кто о своем и родных спасении от лап чекистов; кто о возможном возвращении из Крыма домой; кто об исполнении других желаний… И у всех вставал один вопрос: куда делась та лавина смельчаков, которая в октябре, увеличиваясь, как снежный ком, катила на Москву? Обо что она разбилась?

В ответ напрашивались мысли. Может, помешало предательство казаков, которые не любили ни белых, ни красных и хотели жить по-своему? Падение боевого духа, с которым добровольцы шли на Харьков? Трусость генералов, разваливавших армию? Слабость белой идеи, которой хотели объединить правых и левых, монархистов, эсеров, кадетов, октябристов, кого угодно, лишь бы свалить большевиков…

На вышедших из новороссийской бухты кораблях люди направлялись в Севастополь, где спускались на Графскую пристань; в Феодосийский залив и выгружались на молу; сворачивали в Керченский пролив и высаживались у причала – все они вливались в крымскую жизнь.

Пароход «Николай», огибая Таманский полуостров, вошел в тихие керченские воды: словно и не было норд-оста, дождя и огромных волн. Еле покачивало, офицеры и солдаты, забавляясь, стреляли в дельфинов. После новороссийских кошмаров наконец все вздохнули свободно.

Керчь встретила нас ласковым солнцем, завидной тишиной улиц и домашним уютом. Как мы хотели хоть здесь обрести душевный покой!

Высадив пассажиров, пароход «Николай» ушел в Туапсе вывозить кадетов. Новиков на баркасе несколько раз плавал в окрестности Новороссийска в Широкую Балку, где снимал с гор оставшихся пулеметчиков. Собирался проникнуть в город и поискать Дарьяла, но Новороссийск наводнили красноармейцы и всюду ловили, расстреливали и вешали белых.

Брошенную в море баржу подцепил буксир и отбуксировал в Феодосию.