Самолет был устрашающе огромен. Он был огромен и тяжел, как крейсер. Кирпиченко еще не летал на таких самолетах, и сейчас у него просто захватило дух от восхищения. Что он любил — это технику. Он поднялся по высоченному трапу. Девушка-бортпроводница в синем костюмчике и пилотке посмотрела его билет и сказала, где его место. Место было в первом салоне, но на нем уже сидел какой-то тип, какой-то очкарик в шапке пирожком.
— А ну-ка вались отсюда, — сказал Кирпиченко и показал очкарику билет.
— Не можете ли вы сесть на мое место? — спросил очкарик. — Меня укачивает в хвосте.
— Вались, говорю, отсюда, — гаркнул на него Кирпиченко.
— Могли бы быть повежливей, — обиделся очкарик. Почему-то он не вставал.
Кирпиченко сорвал с него шапку и бросил ее в глубь самолета, по направлению к его месту, законному. Показал, в общем, ему направление — туда и вались, занимай согласно купленным билетам.
— Гражданин, почему вы хулиганите? — сказала бортпроводница.
— Спокойно, — сказал Кирпиченко.
Очкарик в крайнем изумлении пошел разыскивать шапку, а Кирпиченко занял свое законное место.
Он снял тулуп и положил его в ногах, утвердился, так сказать, на своей плацкарте.
Пассажиры входили в самолет один за другим, казалось, им не будет конца. В самолете играла легкая музыка. В люк валил солнечный морозный пар. Бортпроводницы хлопотливо пробегали по проходу, все, как одна, в синих костюмчиках, длинноногие, в туфельках на острых каблучках. Кирпиченко читал газету. Про разоружение и про Берлин, про подготовку к чемпионату в Чили и про снегозадержание.
К окну села какая-то бабка, перепоясанная шалью, а рядом с Кирпиченко занял место румяный морячок. Он все шутил:
— Бабка, завещание написала?
И кричал бортпроводнице:
— Девушка, кому сдавать завещание?
Везет Кирпиченко на таких сатириков.
Наконец, захлопнули люк, и зажглась красная надпись: «Не курить, пристегнуть ремни» и что-то по-английски, может, то же самое, а может, и другое. Может, наоборот: «Пожалуйста, курите. Ремни можно не пристегивать». Кирпиченко не знал английского.
Женский голос сказал по радио:
— Прошу внимания! Командир корабля приветствует пассажиров на борту советского лайнера ТУ-114. Наш самолет-гигант выполняет рейс Хабаровск — Москва. Полет будет проходить на высоте 9 тысяч метров со скоростью 700 км в час. Время в пути — 8 часов 30 минут. Благодарю за внимание.
И по-английски:
— Курли, шурли, лопс-дропс… сенкью.
— Вот как, — удовлетворенно сказал Кирпиченко и подмигнул морячку. — Чин чинарем.
— А ты думал, — сказал морячок так, как будто самолет — это его собственность, как будто это он сам все устроил — объявления на двух языках и прочий комфорт.
Самолет повезли на взлетную дорожку. Бабка сидела очень сосредоточенная. За иллюминатором проплывали аэродромные постройки.
— Разрешите взять ваше пальто? — спросила бортпроводница. Это была та самая, которая прикрикнула на Кирпиченко. Он посмотрел на нее и обомлел. Она улыбалась. Над ним склонилось ее улыбающееся лицо и волосы, темные, нет, не черные, темные и, должно быть, мягкие, плотной и точной прической похожие на мех, на мутон, на нейлон, на все сокровища мира. Пальцы ее прикоснулись к овчине его тулупа, таких не бывает пальцев. Нет, все это бывает в журнальчиках, а значит, и не только в них, но не бывает так, чтоб было и все это, и такая улыбка, и голос самой первой женщины на земле, такого не бывает.
— Понял, тулуп мой понесла, — глупо улыбаясь, сказал Кирпиченко морячку, а тот подмигнул ему и сказал горделиво:
— В порядке кадр? То-то.
Она вернулась и забрала бабкин полушубок, моряковский кожан и Кирпиченкино пальто. Все сразу охапкой прижала к своему божьему телу и сказала:
— Пристегните ремни, товарищи.
Заревели моторы. Бабка обмирала и втихомолку крестилась. Морячок усиленно ей подражал и косил глаза — смеется ли Кирпиченко. А тот выворачивал шею, глядя, как девушка носит куда-то пальто и шинели. А потом она появилась с подносом и угостила всех конфетами, а может, и не конфетами, а золотом, самородками, пилюлями для сердца. А потом уже в воздухе она обнесла всех водой, сладкой водой и минеральной, той самой водой, которая стекает с самых высоких и чистых водопадов. А потом она исчезла.
— В префер играешь? — спросил морячок. — Можно собрать пулечку.
Красная надпись погасла, и Кирпиченко понял, что можно курить. Он встал и пошел в нос, в закуток за шторкой, откуда уже валили клубы дыма.
— Сообщаем сведения о полете, — сказали по радио. — Высота 9 тысяч метров, скорость 750 км в час. Температура воздуха за бортом минус 58 градусов. Благодарю за внимание.