На полпути к себе

Вуаль исчезала постепенно, слой за слоем, увлекая мальчика вглубь, туда, где он надеялся найти моё Кружево. Вот ниточки ещё несмелых, невыверенных заклинаний возводят шаткие мостки, по которым должна течь Сила… Ближе, ещё ближе… Тошнота становится почти невыносимой. Прости меня, если сможешь… Чары изгибаются, делают последний шажок, цепляясь за…

Вуаль растаяла, и Кружево ребёнка оказалось один на один с Пустотой…

Даже самый опытный и одарённый маг не успел бы разрушить связь. Разве только… Безжалостно обрывая собственные Нити. С чем это можно сравнить? С тем, как дикий зверь, попав в капкан, отгрызает себе лапу, чтобы освободиться. Вы на такое способны? Возможно. Но только – по долгому и отчаянному размышлению. То есть, через некоторое время. А у мальчика этого самого времени и не было…

Вся Сила, накопленная слабеньким Кружевом ребёнка, в мгновение ока исчезла, слизанная вечно голодной Пустотой – я даже не успел ощутить ни вкуса, ни цвета… Маленький маг задрожал. Сначала – мелко, потом – всё крупнее, но оторвать ладони от моих висков не смог. Я видел только лицо его отца и, с некоторым злорадством, отметил, что мужчина растерян. Ещё бы: защитные заклинания исчезли едва ли не скорее, чем был опустошён его сын…

Отец мог бы спасти своего отпрыска. Наверное. Если бы предполагал нечто подобное. Но представить то, чего нет и быть не может, под силу далеко не каждому. Даже сумасшедшему. Маг опоздал. То единственное мгновение, когда ему удалось бы разорвать сети Захвата, прошло. И Пустота, утробно урча, ринулась в атаку на Нити мальчика…

Мои уши заложило от пронзительного крика. Крика, переполненного болью, жалобного, даже немного обиженного. Маг, наконец-то, опомнился и бросился к сыну. Бросился, чтобы подхватить уже бездыханное тело. Вместе с криком с губ мальчика вспорхнула и его душа…

Прошло минуты две прежде, чем маг снова оказался передо мной. На его руках лежала холодная кукла, изломанная последней судорогой. Взгляд мужчины не отражал ни одной связной мысли, кроме: «Почему?»

– Ты… ты убил его… – голосом, потерявшим эмоции, сообщил «отступник».

– Я знаю, – очевидный лично для меня факт, не требующий подтверждения. – Я просил остановиться.

– Ты…

Наверное, он любил сына. Чем иначе объяснить горе, медленно, но верно, проступавшее в безумном взгляде? Что ж, у любого, даже самого отъявленного злодея, есть уязвимое место. Но далеко не у всех это – любовь к своим детям…

– Ты… – вены на его лбу вздулись. – Я уничтожу тебя!

Да пожалуйста. Взял бы палку поувесистее, и я оказался бы совершенно бессилен… К сожалению для мага – и к огромному счастью для меня – тот, кто с детства привыкает пользоваться чарами, даже не задумывается о том, чтобы хоть раз обратиться к иному оружию…

Он, наверняка, выбрал самое сильное и испытанное из доступных заклинаний. Точно не вспомню, как оно называется в Анналах[5], а я в своё время узнал его, как «давилку». Если вкратце, эти чары действуют примерно так: ближайший к жертве обособленный слой Пространства насильно уплотняется до состояния, когда его практически можно резать ножом (разумеется, если найдёте подходящий нож), и схлопывается в одной точке. Что-то в этом роде… Не знаю, на какой результат рассчитывал маг, а я получил возможность наблюдать Фокусирующий Щит в действии…

Мантия перехватила поток заклинания не то что на подходе, а в тот самый миг, когда он только-только покинул Кружево «отступника», не дав чарам занять необходимый для нападения Периметр. Нити волшбы уткнулись в прогнувшуюся поверхность Щита, увязая в его верхнем – пористом – слое, стекли в точку фокуса, где были заботливо скатаны моей подружкой в клубок, и… Прянули обратно. К тому, кто вызвал их из небытия.

Обычный зритель заметил бы лишь, как воздух передо мной задрожал летним маревом, по зеркалу которого – от краёв к центру – побежали капли мутной росы. Вот из них образовалось целое сферическое озерцо, размером не больше яблока. Вместе с последними каплями оно втянуло в себя дрожащие волны воздуха и, помедлив чуть дольше вдоха, стремительным виражом вонзилось в грудь мага…

Хорошо, что я сообразил закрыть глаза и задержать дыхание, потому что в следующий момент тело мужчины взорвалось, рассыпая по всей комнате брызги крови, ошмётки мяса, крошево костей и прах одежды. На вашего покорного слугу попало изрядно, но, поскольку ещё до того, как привязать к креслу, маг снял с меня всю одежду (а как же иначе – надо же было убедиться в отсутствии амулетов и тому подобной ерунды), урон был признан незначительным. Кем признан? Мной, конечно же. Но глотать стекающую по лицу кровь не особенно приятно, и я попросил:

– Почтенная, Вы не могли бы… меня освободить?

Молчание.

– Почтенная!

Наконец, я слышу неуверенные шаги. Ведунья подходит к тому месту, где минуту назад стоял полный сил и такой страшный для неё маг. В синих глазах старухи пленённой птахой бьётся страх.

– Что… ты… такое?…

– Оставьте эти глупости, почтенная! Мне холодно и… грязно!