На полпути с обрыва (сборник)

— Упасть? Так я тебе помогу, — ответила медсестра. От сильного толчка в спину Кора полетела вперед, в стеклянные двери, предусмотрительно открытые вахтером, и, пробежав пустой вестибюль, украшенный лишь синими волнистыми узорами под потолком и портретами самодовольного узколобого человека с напомаженным коком и бородкой, которая вроде бы когда-то именовалась эспаньолкой, врезалась в стену.

— Эй, принимайте пополнение! — крикнула медсестра.

Оглушенная, Кора оглядывала идущий от вестибюля широкий коридор, покрашенный в приютский голубой цвет. Двери его были когда-то побелены, в простенках стояли стулья, а над ними к стенам были приклеены плакаты, рассказывающие о нужном поведении во время пожара или атомной тревоги. Плакаты были нарисованы плохо, примитивно, но доходчиво.

На стульях у правой двери сидело несколько человек в синих халатах, словно к зубному врачу. И Коре захотелось спросить, кто последний, несмотря на всю нелепость такого вопроса.

Однако Миша Гофман, который сидел на крайнем стуле, сам сказал ей:

— Я последний, гражданка. Вы будете за мной. Композитор-песенник Миша Гофман, которого здесь оказаться не могло, потому что он еще оставался в нашем мире и даже способствовал падению Коры в мир этот, был облачен в синий больничный халат, из-под которого были видны кальсоны с развязанными белыми шнурками, свисающие, как усы сомов, по сторонам тапочкиных морд. — Миша? — спросила Кора. — Это вы? Странно было бы здесь заниматься играми в конспирацию.

— Да, — ответил Гофман, глядя в пол. — Мы с вами где-то встречались?

— Да, встречались, — сказала Кора и села на свободный стул. Напротив ее оказалась прелестная на первый взгляд смуглая брюнетка. В ее спутанных волнистых волосах горела маленькая диадема, а из-под больничного байкового халата, который был велик размеров на пять, из-за чего пришлось закатать рукава, выглядывала нежная узкая ножка в расшитом бисером башмачке. — Здравствуйте, — сказала Кора. Девушка захлопала глазами и ответила нечто на незнакомом языке.

Потом она принялась тихо плакать, но остальные не обращали на нее внимания.

Кора перехватила внимательный и настороженный взгляд соседа — тот был молод, худ, коротко пострижен, его щеку пересекал красный безобразный шрам, который оттягивал вниз угол рта. Своеобразие его туалета заключалось в том, что из-под халата торчали плохо начищенные сапоги со шпорами, что роднило его с медсестрой.

— А почему мы сидим? — спросила Кора, не дождавшись какой-нибудь реакции от «больных».

— Ради Бога, помолчите! — воскликнул Миша Гофман. — Не привлекайте к себе внимания.

— Сколько вам можно говорить! — раздраженно откликнулся пожилой мужчина в сильных немодных очках, отчего его глаза казались голубыми прудами. — Это не играет роли. Главное — не обращать на них внимания. Игнорировать!

— Вам хорошо игнорировать! — возмутился маленький, широкий в бедрах и ватный в плечах гражданин с тупым неподвижным лицом. — Вы с ними бесед не имели.

— Ах, оставьте! — отмахнулся очкарик. Он был лыс, коренаст, с красивыми губами и округлым подбородком.

Дверь рядом с Гофманом открылась, и оттуда выглянул дряблый сизолицый мужчина в белом фартуке, повязанном поверх голубого халата. — Гофман! — приказал он. — Заходите. Затем он окинул взглядом остальных и сказал: — Прочих примем после обеда. Но тут его взгляд упал на Кору, и сизолицый удивился. — А вы тут что делаете? — спросил он. — Меня привезли, — призналась Кора. — Кто привез?

— Солдаты, — сказала Кора, изображая полную наивность. — Я шла по дороге, а меня нашли и привезли на машине.

— Так вы местная? — спросил сизолицый. — Нет, я из Москвы. Я в отпуске. — Господи, ну какая может быть еще Москва! Что за чушь? Вы мне скажите, вы включены в контингент или вы из обслуживающего персонала?

В полной растерянности Кора поглядела на Мишу Гофмана.

— Вот такой здесь бардак, — сообщил Миша. Под глазом у него чернел синяк. — Сами не знают, чего хотят. Но измываются над людьми.

— Помолчали бы, Гофман, ваша судьба вызывает у меня большие опасения, — сообщил сизолицый доктор. — Я бы за вас и двух резан не дал.

— Я молчу, но это мне не помогает, — ответил Гофман. — Я попал в атмосферу всеобщей подозрительности и террора.

— Другой атмосферы я вам предложить не могу, — ответил сизолицый. — Нет у нас другой атмосферы. Так что кроме Гофмана и новенькой все свободны. — Он почему-то погрозил Коре пальцем и добавил: — Только чтобы туда вот, напротив, ни ногой! Ясно?

Кора почувствовала себя беззащитной, как всегда беззащитен человек в больнице, где нет знакомого доктора или хотя бы сестры, к которой можно обратиться по имени и как бы призвать ее покровительницей против духов болезней.

— Не волнуйтесь, девушка, — сказал ей лобастый очкарик с красивыми губами, — в данный момент их в самом деле не волнует ничего, кроме предварительного знакомства с вами.

Он улыбнулся так мягко и даже застенчиво, что Коре сразу стало легче.