На полпути в рай

Эти люди, получившие в наследство от своих предков все их дурные качества, порождённые невероятно тяжёлой жизнью и переходившие из поколения в поколение, были сотворены природой для того, чтобы жить, как и их предки бездомными, в позоре и бесчестии. Но в один прекрасный день произошло нечто необычайное и горстка низменнейших, ещё недавно бывших на «дне» людей поднялась на самую высокую ступень общественной лестницы. Теперь им уже ничего больше не оставалось, как скрывать свою гнусную натуру и подлые нравы под шёлковой, шитой золотом одеждой да стремиться выдавать себя совсем не за тех, кем они были на самом деле.

Итак, ханум Борунпарвар с большим огорчением опустилась в неудобное кресло и погрузилась в свои мысли. Разве это кресло не походило на собравшихся в зале приятельниц? Красная в цветах бархатная обивка манила к себе и сулила полное блаженство, но стоило опуститься на сиденье, как в несчастного впивались пружины и его сразу постигало разочарование.

Махин Фаразджуй, сердечная приятельница Мехри, оказалась рядом с ней. Она сидела на деревянном стуле. Вот уже двенадцать лет эти закадычные подруги лицемерят, лгут друг другу. Где бы ни повстречались, они поют друг другу дифирамбы, клянутся в верности. Но послушайте, что говорят эти женщины друг о друге за глаза. В самом начале вечера, ещё до прихода Мехри, Нахид проговорила: «Не знаю, почему нет Мехри? Может быть, она опять кем-нибудь увлечена?» На что Махин ответила: «Не огорчайтесь, дорогая, она сейчас явится, как внезапная смерть, наговорит нам массу всякого вздора и, как всегда, начнёт кичиться своей деятельностью в «проклятом благотворительном обществе». Именно в этот момент дверь отворилась и на пороге появилась запыхавшаяся Мехри-ханум Борунпарвар. Торопливо взбегая по ступенькам лестницы, она не могла расслышать слов своей подруги. Ну а если бы даже и расслышала, что это изменило бы? Предположим, всё было бы наоборот! Мехри сидела бы в комнате, а Махин отсутствовала. Разве Мехри не сказала бы то же самое о своей приятельнице? Какие же они аристократки, если не лицемерят друг перед другом! Если они станут честными, правдивыми и искренними, что тогда отличит их, разъезжающих в автомобилях новейших марок, от всяких там жён бакалейщиков и разносчиков, шлёпающих босиком по уличкой грязи?

Почему, спрашивается, человек, и к тому же женщина, одевающаяся в самые дорогие платья, украшающая себя золотом, изумрудами, бриллиантами и жемчугами, разъезжающая в восьмицилиндровом автомобиле, женщина, которая живёт в роскошном доме и является непременным членом аристократического общества города, почему она должна быть такой простачкой, чтобы верить всякому книжному вздору о нравственности и морали? Почему она должна волновать своё драгоценное сердце чепухой, которую выдумали неимущие ради собственного успокоения?

Откровенно говоря, никакая слава, никакое величие, положение в обществе и высокая должность не даются без обмана и лицемерия. А вы хотите, чтобы сладкоречивая и злоязычная ханум Махин Фаразджуй или чересчур порядочная дама-благотворительница Мехри Борунпарвар были честны и неподкупны? Прямо-таки скажем, странные у вас желания!

Да смилостивится аллах на том свете над предками этих двух дам, ведь они, как и Марьям Хераджсетан, которая выделяется этим среди жён генеральных директоров и генерал-губернаторов, имеющих не только личные заслуги, но и заслуги предков, не лгут во всеуслышание и не распространяют ложь по радио и в газетах. Они и подобные им хотя бы соблюдают внешние приличия и делают вид, что относятся с уважением к людям своего круга. В обществе они стараются поддерживать показную дружбу и даже помогают друг другу! А разве этого недостаточно для женщин их круга, чтобы слыть порядочными?!

Кстати, никогда за свои семьдесят с лишним лет ханум Марьям Хераджсетан не была так разговорчива, как в этот вечер. Пусть останется грех на совести людей, утверждающих, что в молодости ханум была красавицей и украшала собой общество. Сейчас она больше напоминает ведьму или колдунью.

С того дня, когда волосы ханум начали седеть, она каждое утро, подходя к зеркалу, выдёргивала белые нити и теперь стала похожа на жирную лярскую курицу, на плешивой голове которой торчит только тонкий хохолок. Эта ничтожная растительность, украшающая голову красавицы, растительность, напоминающая волоски кукурузы в начале осени, жалкие остатки прежней роскоши и блеска бедной пустомели, были — одному богу известно, какими усилиями, — выкрашены хной в рыжий цвет.

Да, можно посочувствовать этому отставшему от каравана бытия путнику, этому обломку величия двора Насер-эд-Дина[4], этой бедной даме хотя бы уже потому, что ей по утрам приходилось в страшных муках выдёргивать свои седые волосы. Каждый выдернутый волосок орошал её глаза слезами, и она вытирала их пёстрым платком. А наутро страдания начинались снова.