На помощь далеким мирам

— Да, мы живем бедно, — принималась иногда рассуждать Лиз вслух сама с собой, стряпая у прокопченного очага нехитрую еду, — питаемся скудно, но ведь все здесь так живут. Что же за ребенок такой растет!? И чего ей не хватает? Слава Творцу, есть мать, отец, братья и сестры, крыша над головой, а она будто чужая. И что с этим можно поделать!

Эли не любила бывать дома. Маленькая, продуваемая сквозь тонкие стены стылыми ветрами, хибарка внушала с самого детства ей какой-то неосознанный страх и отвращение. Убогость внутреннего убранства их «дома» гнетуще действовала на Эли. Это было странно, потому что ее братья и сестры не обращали внимания на окружающую их обстановку. Но и за пределами дома своих родителей Эли не удавалось обрести уголок радости и гармонии, к чему неосознанно в самого раннего детства тянулась ее душа. Окружавшая природа была скупа на красоту и тепло. Низкое серое небо, промозглые, стылые ветра, да заснеженные горы, называемые в обиходе, перевалом, вот и все, что имели люди этой местности. Даже и Светило, чей праздник здесь трепетно отмечали каждый год, лишь на редкие мгновения появлялось из-за заснеженных горных вершин, чтобы скупо пролить на эту серую землю свое животворное тепло и снова оставить жителей селения стыть на холодном ветру. Большую часть года им приходилось довольствоваться лишь отраженным от перевала светом небесного владыки и ждать его новых скупых даров.

И потому все жители селения, приютившегося у подножия одного из горных склонов, жили так, как и семья Эли, радуясь редким нехитрым праздникам да еще урожаю, когда он выдавался на иссушенной хлесткими ветрами серой почве. Люди, жившие у заснеженного перевала, закрывавшего собою полнеба, не знали другой пищи, кроме бобов и злаков. В каждой хижине готовили прогорклую на вкус бобовую похлебку и пекли сухие плоские лепешки.

И только раз в году, по случаю праздника Светила, в затерянном среди гор селении приносили в жертву яга, низкорослого животного с длинной шерстью и большими отвислыми ушами. Жертвенное мясо готовили на огромном костре. Почти все жители поселения, и стар и млад, затаив дыхание, наблюдали, как в дымном, едком для глаз мареве медленно томится тушка яга. Все ждали того мгновения, когда расторопный Наур, главный и неизменный распорядитель праздника, которому доверялось таинство приготовления жертвенного мяса, раздаст каждому по небольшому, сладко пахнущему сочному куску. Ели долго, смакуя каждую крошку, потому что знали: такого не будет до следующего праздника Светила.

Потом наступало веселье, долго звучала нежная музыка цымбалин. Мужчины и женщины, принаряженные по случаю праздника, держась друг за друга, неловко топтались в общем круге под такт заунывного мотива. Жители этой суровой местности с ее холодами и пронизывающим ветром были сдержанны на чувства и слова. И только в дни праздников, в праздничное веселье, когда у жаркого костра собирались жители всего селения, и мужчины, и женщины отстранялись от невзгод. Хмельной напиток, готовившийся к главному празднику в каждой хижине, дурманил головы, вызывал всплески смеха. Постепенно звуки цымбалин становились все оживленнее и ритмичнее, танец звал доселе хмурых людей сбросить свои оковы и, став свободными, отдаться ритму и веселью.

Эли не любила почитаемого всеми праздника Светила. Притаившись в тени тиры, раскидистого дерева с узловатыми искривлениями ветвей, она отстраненно созерцала картину праздника. Среди танцующих Эли невольно находила глазами своих родных — мать и сестер. Они в числе других женщин и девушек селения, наряженные в праздничные фартуки и длинные узорчатые юбки, весело хороводились вокруг костра. Огненные всполохи костра падали на их оживленные улыбающиеся лица, высвечивали блестящие непривычным озорством глаза.

Эли же неизвестно отчего было особенно тоскливо в такие дни. Ее не радовало всеобщее веселье, непривычное для людей, все дни долгого и мучительного года отягощенных изнурительной борьбой за существование. И только в праздник Светила люди будто бы сбрасывали с плеч тяжелый груз забот и невзгод, пытаясь обрести незнакомое и несвойственное для них душевное состояние веселости и беззаботности. Но изображаемая многими беспечность и удаль была, по мнению Эли, очень уж напускной, нереальной и неподходящей для этих людей. А сама обстановка праздника, пустырь, по краям которого вгрызались в серую землю корявыми корнями немногочисленные, унылые тиры, и люди, на промозглом ветру изображавшие веселье у костра, словно молвила о том, что это не настоящий праздник, что не может быть настоящих праздников у тех, о ком забыл Творец. Но люди будто и не понимали этого. Они, похоже, никогда об этом не задумывались. Им бы лучше было остаться самими собой, тогда бы, может быть, и праздник был более уместен для этой суровой и неласковой местности.

По обыкновению мать, обеспокоенная отсутствием младшей дочери, принималась искать Эли. Вскоре Лиз находила дочь в густой тени тиры и принималась ее настойчиво увещевать.