На пороге

Но она отмахнулась от них рукой и продолжала говорить -- так визгливо и грубо, что Алеша корчился на постели и стонал, словно его хлестали раскаленными железными прутьями. Эта, уже не молодая, женщина любила своих детей, вероятно, больше всего на свете и готова была для них пожертвовать своей жизнью; но счастье своих детей она понимала по-своему, и то, что они не хотели того счастья, о котором она мечтала для них, а пытались создавать свое, которого она не понимала и которое, наоборот, казалось ей несчастьем -- выводило ее из себя, заставляло забывать обо всем на свете, даже о том, что Алеша смертельно болен и что дни его сочтены.

-- Пока я жива, я никогда этого не допущу! -- кричала она в исступлении: -- довольно, что ты водил ее сюда, когда нас не было, и все лето, вместо того, чтобы поехать в Крым, валандался здесь с нею!.. Таких, как она, тысячи ходят по улицам и продаются каждому встречному!..

-- Мама, да перестаньте же!.. -- негодующе закричала Сима, дрожа от гнева и обиды за Алешу и Лелю.

Алеша тщетно пытался заговорить и только ломал в отчаянии пальцы...

Мать сразу замолчала и обернулась к Симе. Она никогда не видела эту, всегда послушную, тихую девочку такой возмущенной и гневно протестующей. В первое мгновение она даже потерялась и не знала, что сказать. Но она тотчас же опомнилась и, повелительно указав дочери на дверь, строго сказала:

-- Сима, выйди отсюда! Тебе еще рано мешаться в такие дела!..

-- Не пойду! -- дерзко сказала Сима, сверкнув, как дикий зверек, глазами.

-- Что? -- закричала мать, выходя из себя и поднимаясь с места. -- Как ты смеешь?..

-- Мама, мама! -- стонал Алеша, хватаясь от боли за грудь. -- Оставьте!.. Боже мой, что за мука!..

-- Сейчас же убирайся в свою комнату! -- не слушая его, крикнула Симе мать: -- я слышать ничего не хочу!..

В дверях появился отец, старик сурового вида, с нависшими над глазами седыми бровями, с длинной, раздвоенной на подбородке, бородой.

-- Что здесь такое? В чем дело? -- спросил он, уже догадываясь по гневному лицу жены, о чем здесь шла речь, и, сердито хмуря брови, тяжело оглядел сына и дочь.

Старик, так же, как и его жена, считал связь Алеши с Лелей -- несчастьем для него и позором для их дома; всегда, как только об этом начинался разговор -- он тотчас же терял самообладание и кричал до хрипоты, ничего не слыша и не видя. И теперь, войдя в комнату сына, он сразу же стал на сторону жены, забывая, так же, как и она, о тяжелом положении Алеши в своей родительской заботе о том призрачном и совершенно ненужном ему, даже если бы он и остался жить, счастье...

Сима от волнения тяжело дышала, губы её прыгали. Она быстро переглянулась с Алешей, который этим взглядом как будто давал ей на что-то разрешение, и прерывающимся голосом, дрожа, почти плача, она заговорила:

-- Как вы не видите, что Алеша, ведь, умирает!.. Ему никогда уже не поправиться и не пойти больше к Леле!.. Это будет его последняя радость. Неужели вы возьмете на себя грех -- лишить его этой радости?.. Вы... вы... Как вы этого не понимаете! Как вы можете!..

Она не договорила, захлебнулась и, закрыв лицо руками, истерично разрыдалась...

То, в чем они боялись себе признаться, чего никто из них до сих пор не мог произнести вслух -- было, наконец, сказано: Алеша умирает! И хотя это все втайне знали, тем не менее слова Симы произвели на стариков впечатление громового удара. Они сразу затихли и с недоумением смотрели на Алешу, устало закрывшего глаза и дышавшего с усилием тяжкого волнения. Вглядываясь в его желтое, восковое лицо, вдавленную грудь, высохшие руки, они как будто только теперь ясно и определенно поняли, что Алеша умирает, что ему уже не нужны их заботы о том его счастье, которое они хотели создать ему, и что теперь уже нельзя так говорить и поступать, как до этого дня говорили и поступали они. Лица их выражали страх и смущение. У матери дрожали губы и мигали глаза, на которых заблестели слезы. Она нервно искала дрожащими руками кармана в юбке, чтобы достать платок. Отец, нахмурившись, смотрел в пол и щипал свою седую бороду...

И в эту минуту дверь вдруг тихо открылась. Кто-то заглянул в комнату... Алеша поднял голову и слабо вскрикнул:

-- Леля!..

И как эхо из дверей ему откликнулся тонкий, рыдающий крик:

-- Алеша!..

Леля вбежала в комнату, сбрасывая на ходу пальто и шляпку, зацепила и дернула волосы, рассыпав их по плечам и спине. Рыдая и смеясь, она упала около кровати и прижималась головой, щеками, губами к лицу, груди, к руке Алеши, обнимала и привлекала его голову к своей груди, целовала рубашку на его плечах, постель, одеяло и все повторяла, истерично, безумно, в тяжком забвении безграничной радости и такого же безграничного горя:

-- Алеша... Алеша... Мой милый... Мой бедный...

Он гладил её волосы, плечи, лицо, дыша запахом снега, который она принесла с собой в волосах и в платье, и лицо его казалось лицом здорового и счастливого человека...

Старики переглянулись и молча вышли из комнаты. Сима тихо последовала за ними...

VI.