А хотя, вот тоже… Что им думать о нас — таких, как есть? Как земляне позволяют себе поступать с надеждами, верой, совестью друг друга? Что сделали, например, со мной? И что делать с этим мне самому? Декан не хочет терять отличника — его можно понять. Но кто поймёт — что студент не хочет терять чистую совесть на таких лабораторных работах? А никто — у них, видите ли, программа. Так же, как у тех — традиции и авторитеты. И везде — изволь переступить через себя. Потому что через то, своё — переступить не могут… И каждый уверен: у него — высшая истина. У этих — простое отрицание паранормального, у тех — идеология духовного водительства, личной преданности, полной личной зависимости ученика от учителя, через которую якобы только и можно постичь высшие тайны. Но если у этих ты хотя бы на конвейере, другой конец которого в общем известен — запросто видишь профессоров и академиков, то у тех не конвейер — лабиринт, где вообще заранее неизвестно, сколько там ходов, поворотов, и куда ведёт выход. И уже не ты и не государственные чиновники решают, когда тебе пройти какую ступень и сколько их вообще пройдёшь. И если тут хоть можешь жаловаться одному чиновнику на другого, там и апеллировать не к кому — сам отдал себя во власть кому-то, отказался от прав на свою судьбу, своё мнение, да ещё сразу прикоснулся к тайнам. А с тайнами — тоже странно… Говорят — о сокровенном знании, которое позволяет влиять на пространство-время, глубинные силы материи, основы телесной и духовной природы человека, вершить судьбы стран и народов… А… эпидемии тифа, чумы, оспы в прежние времена — и что же тайны древней медицины, которая якобы поныне выше современной европейской? Вернее тогда уж — что у кого реально имеется на какой случай? И — что реально имеет шанс получить человек, вступая на такой-то путь, в организацию? Ну, если везде насчёт него — свои планы? Где-то в сельских школах не хватает учителей, кому-то надо возродить какую-то веру… И не знаешь заранее — туда ли пришёл, куда хотел. А потом в правительствах, парламентах, учёных советах — заседают другие, кому повезло, сразу пришли „куда надо“… А — кому не повезло? Кто что-то искал — тот ошибался, связывался не с теми, он уже ненадёжен, и в итоге действительно серьёзные тайны будут доверены другому — пусть уровнем ниже, но с благополучной анкетой? С серой молодостью, без особых поисков, идей и событий? А тот… уже нигде никому не докажет, что в конце концов поиск — естественное состояние учёного, и лично он — не выбирал путь солдата, монаха, разведчика, конспиратора с соответствующей анкетной чистотой, а собирался работать на благо всего человечества, так что он — не враг конкретного государства, армии, партии, секты? Но… на практике сплошь и рядом — учёный опутан пропусками, допусками, подписками, учёный в военной форме, или по нынешним временам даже в рясе: „кандидат таких-то наук, иеродиакон такой-то“… Учёный, вынужденный озираться на кого-то, кто далёк от науки, но как бы состоит при высшей идее, борцом за святое или его охранителем! И „альтернативщики“ не выше этого…»
И тут новая мысль заставила Кламонтова остановиться — тоже лишь мысленно, ведь физически он и стоял на месте…