На пороге Галактики

— Естественно, химик, — ответил химик, только уже неорганик. — Так что вам непонятно в билете?

— Всё непонятно, — ответил Кламонтов, поспешно пытаясь припомнить вопросы в исходном, 8-м билете по неорганической ботанике. — Ведь у нас ни в учебнике, ни в конспектах ничего подобного нет… («Так, в самом деле, какого вуза я студент? Куда я поступал? Ведь не в пединститут же… Но и не в медицинский… А куда? Какой ужас. Надо же — забыть такое… Ну, а хоть что должен был сдавать? Термодинамику света решений Съезда? Или нет… Физколлоидную философию человека и животных…»)

— Общественно-экономической формации нет в учебнике? — возмутился философ. — Искусства как формы общественного сознания нет в учебнике? Да что вы такое говорите? А если вы имеете в виду третий вопрос — так по нему надо было просто прочесть в газете доклад на съезде, только и всего!

— Да, но зачем это мне? — вырвалось у Кламонтова, согласного после бесплодного спора со сменяющимися преподавателями на любое, лишь бы скорее, окончание этого кошмара. — Я же поступал учиться не на философа и не на историка… Ой, правда — а на кого? — и, только произнеся это, Кламонтов понял, что выдал себя.

— Вот это да! Он не помнит, на кого он учился! Это надо же такое… — философ, казалось, олицетворял само оскорблённое педагогическое достоинство. — Ну знаете, такому студенту у нас вообще делать нечего, — он снова, как тогда, перед экзаменом, весьма красноречиво развёл руками. — И как это вы дошли до четвёртого… или до какого там… до пятого курса? Да, сколько лет уже принимаю экзамены, а такое слышу впервые… Слушайте — а, может быть, вы вообще не студент? Может быть, вы не Кламонтов Хельмут Александрович? И зачётка эта не ваша? — спросил философ, протягивая зачётку Кламонтову.

— Нет, зачётка моя, — ответил Кламонтов, узнав зачётку по фотографии. И только после этого он заметил, что слово «университет» (ну да, конечно! Как мог забыть?) было перечёркнуто и от руки почерком старосты переправлено на «пединститут». — Хотя подождите… — Кламонтов вдруг почувствовал, что с него довольно, и надо выяснить всё начистоту. — Скажите прямо: вот это тут так было исправлено или нет?

— А это тут так было? — философ перелистнул несколько страниц и… потрясённый Кламонтов увидел свои же экзаменаторские записи все вместе на одной странице. — Аналитическая зоология, педагогика беспозвоночных — что за чушь? И всё — одним почерком! И фамилия экзаменатора, смотрите, везде ваша же: Кламонтов! Это, что, у вас в группе такой студенческий юмор? А что вы будете объяснять по этому поводу в своём деканате — вы подумали? Особенно с учётом вот этого… Или вы скажете, и этого тут так не было? — философ стал нервно листать зачётку — и новый удар постиг Кламонтова, не успевшего опомниться от предыдущего: он увидел, что все его собственные отличные оценки за все курсы превратились в удовлетворительные. Причём остались прежними почерки экзаменаторов, их фамилии, росписи, названия предметов, даты экзаменов, изменились только оценки. — Одни тройки — и не стыдно? И только интересно, кем вы сами представляете себя в перспективе с такой успеваемостью? И вообще, вам не кажется, что вы занимаете чужое место в жизни? А то, может быть, кто-то пять раз поступал сюда — и не прошёл, потому что прошли вы! — всё больше распалялся философ, не давая Кламонтову возразить, что как раз ему удалось поступить в университет лишь с пятого раза. — И ещё приносите на экзамен зачетку без фотографии! — философ перелистнул страницы назад, и Кламонтов увидел, что фотография, всего несколько секунд назад бывшая на месте, теперь грубо оторвана.

— Вы, если я не ошибаюсь, наш новый методист по заочному? — тут же, не дав опомниться от этой череды внезапных потрясений, спросил подошедший откуда-то дворник с метлой, в котором Кламонтов с трудом (но уже без особого удивления, словно способность удивляться истощилась) узнал декана — но, не поняв, кого тот имел в виду, на всякий случай не стал возражать. — А почему вы не на субботнике? Вопрос с Кламонтовым решаете? — на этот раз декан обращался явно к самому Кламонтову. Кламонтов, совсем растерявшись и не зная, что отвечать, как-то невольно забрал зачётку у обалдело взиравшего на это философа и протянул декану, ожидая его реакции. — Да, такая зачётка всё равно никуда не годится… — произнёс декан, едва взглянув в зачётку и тут же опустив ее в карман своей дворницкой спецодежды. — Ну, правда, теперь он говорит, что он не сам это сюда вписал, что кто-то подделал его почерк — но теперь это уже неважно. Ну что ж, будем исключать.

— За что? — так и обмер Кламонтов.

— Ну, как же? Разве вы не знаете, что с нового учебного года наш факультет переходит в основном на целевую подготовку педагогических кадров для национальной школы? Мы же теперь суверенная республика, и нам такой круглый дурак широкого профиля, который устраивал московских империалистов, не нужен. Нам дурак — то есть, извините, педагог — нужен свой, с развитым национальным сознанием… А этот — какое национальное сознание сможет нести ученикам?